Весной 1945 года партизанские корпуса маршала Тито вступили в Белград, завершив шестилетнюю борьбу. Монархия утратила легитимность, королевская семья уже находилась в эмиграции. Августовский референдум 1945-го подтвердил создание Федеративной Народной Республики Югославии, объединившей шесть равноправных республик и две автономные области.

Первоначальный курс копировал советскую модель: тотальная национализация, форсированный индустриальный рывок, Коминформовская дисциплина. На пепле войны возникли металлургические комбинаты Зеницы, автомобильный завод в Крагуеваце, гигантская ГЭС на Дрине. Выправить демографический провал правительство стремилось репатриацией беженцев и сеткой трудовых бригад.

Разворот после 1948

В июне 1948 года разногласия с Кремлём привели к исключению Белграда из Коминформа. Пережив экономическую блокаду, я увидел возможность для концептуального маневра: мы заменили вертикальный директивизм системой самоуправления. Комбинаты превратились в «радничке савезе» — хозяйственные содружества, где решения принимали избранные рабочие совѣты. Термин «делегатская демократия» возник именно тогда, обозначив гибрид политической и производственной власти.

Самоуправление потребовало валютной конвертабельности, поэтому динар привязали к твердому доллару, аккумулировав кредиты от Международного банка реконструкции и развития. Линии Адриатических верфей получили заказы из Красного моря, виноградники Пагского острова отправляли бочки в Гавану, а на улицах Загреба появились первые «фиќи» — лицензионные «Фиаты» с гербом Заставы. Соединение социалистической риторики и рыночной прагматики превратило страну в редкий экономический оксиморон.

Притяжение несоединённых

Бандунгская конференция 1955 года обозначила начало внешнеполитического вектора. Я участвовал в формировании Движения неприсоединившихся, где рядом с Бандунгом звучали Гавана, Лусака, Нью-Дели. Белград стал площадкой трансконтинентальных симпозиумов: сюрреализм из Каракаса соседствовал с арабскими дискуссиями о панисламизме, а югославские инженерные бригады строили мост через Нил у Асуана. Контакт с Третьим миром подпитывал идеологическую гибкость, но усиливал зависимость от колебаний мирового рынка первичного сырья.

Конституции 1963 и 1974 годов закрепили полицентризм. Право вето республики использовали для защиты региональных интересов, вследствие чего федерация напоминала лабиринт субсидиарных полномочий. Сербы критиковали «асиметричную автономию» Косово, словенцы продвигали экспортно-промышленный патернализм, македонцы требовали признания литературной нормы, выходящей за рамки сербохорватского койне. Контора эксцесса — слово из нашего партийного жаргона — обозначало любое превышение этноклиентелизма.

Кризис после Тито

Смерть Тито 4 мая 1980 года открыла эпоху коллективного президентства, напоминавшего гирлянду взаимных вето. Финансовая неустойчивость усугубилась нефтяными ценовыми шоками: инфляция достигла двузначных значений ежемесячно, внешний долг превысил двадцать миллиардов долларов. Фиксированная заработная плата обесценивалась быстрее, чем удавалось печатать новые купюры, что породило феномен куферского бартеризма — обмена товарами без участия денежной единицы.

Экономическая имплозия кормила националистический дискурс. Словенская концепция «пересмотра трансфертов» рассматривала федеральный центр как абсорбатор ресурсов. Сербский лозунг «обнова заједнице» апеллировал к ревизии автономий. В Боснии латентный эмбриократизм, подразумевавший национальное перерождение через конфликт, постепенно выходил из академических семинаров на улицу. Взамен синего паспорта с золотыми звёздами над факелом федерация получила блокаду железнодорожных магистралей и очереди за бензином.

К зиме 1991 года механизм консенсуса окончательно застопорился. Внесённые мной ещё в 1970-е предупреждения об искаженном соотношение между продуцентами и рентными секторами остались в архиве ЦК. Хрупкая югославская мозаика рассыпалась на осколки, у каждого из которых нашлось собственное знамя, гимн и ожидание быстрой победы. История подсказала обратное.