Ночные кадры старта двух ракет комплекса «Бастион» с острова Гогланд разошлись мгновенно. Я не отвёл взгляд от белого пламени: в этой вспышке угадывается целая генеалогия российских береговых батарей — от гранитных бастионов Кронштадта до самодвижущихся огневых машин нашего века.

Корни береговой обороны

Пётр I закрепил в акватории тот же принцип, что позднее назовут «фортификационным палимпсестом»: каждый век оставляет поверх предыдущего собственный слой. Гогланд умеет хранить такие слои. Здесь стояли мортиры времен Северной войны, здесь проходила линия «Петерсгаф» Великой войны. В 1966 году пришёл ракетный период: П–35 «Редут» с дальностью до четырёх морских сотен закрывал вход в Неву. Так формировался нарратив: пролив — театрон, где орудия говорят за дипломатов.

К–300П «Бастион» вступил в этот разговор в 2010 году, сменив ветшавшие П–35, но сохранив их роль — держать чужой флот на критической дистанции. Я видел первые учения нового комплекса у мыса Фиолент: щебёнка под шасси ТМЗ–7930 хрустела, словно подковы тяжёлой кавалерии. Сейчас тот же звук эхом ушёл под лёд Финского залива.

Техника комплекса

«Бастион» — это мизансцена из двух ключевых фигур. Первая — самоходная пусковая установка, напоминающая стальной трибунал на восьми колёсах. Гидравлические домкраты опускают кузов, превращая машину в неподвижный литориновый блок. Вторая — ракета П–800 «Оникс». Спринтерский разгон до трёх махов обеспечивается прямоточным воздушно-реактивным двигателем, скрытым под теплозащитным аблятором. Маршрут держится на радиогоризонте: высота — десять–пятнадцать метров над гребнем, время подлёта до цели в сто морских миль — пять минут. Для наведения служит комплекс «Монолит-Б», способный пользоваться не только собственным радаром, но и пассивным режимом, ловя электромагнитный «дых» корабельных антенн противника. В жаргоне радистов это зовётся «слушать плазму».

Самый редкий элемент каждой батареи — командно-обозначательный пункт «Бирюзовый», спрятанный за абревиатурой БКП. На нём стоит параболическая антенна с рупорно-щелевой решёткой. Термин «рупор» здесь не троп, а калька с древнегреческого «ρυσπήρα» — горн. Он излучает импульс, который артисты невидимого балета — ракеты-ловчие — используют как репер.

Пуск на Гогланде производился с минималистским составом: две ПУ, транспортно-заряжающая машина и БКП. Оптика операторов давно заменена цифровыми лазерными визирами, но тело учения остаётся классическим: точка старта на скальной плите, откат в лесистую ложбину, камуфляж сеткой «Бархан», выход — огненный штрих в морозном воздухе.

Послание соседям

Финский залив узок: от Гогланда до Хельсинки — сто сорок километров, то же расстояние держали эскадры Густава III в «русско-шведской» навигации. Каждая ракета «Бастиона» закрывает дугу почти в шестьсот километров, поэтому физический пуск здесь несёт, по сути, ритуальный смысл. История знает схожие этюды: демонстрационные залпы линкорной артиллерии летом 1914-го, выход бронекатеров Балтийского флота к Лавенсари в 1942-м, появление комплекса «Редут» под Усть-Лугой в 1968-м. Сейчас вместо салюта из четырёхдюймовок — обрубитый свист сверхзвука.

Для наблюдателя-историка важна именно шумовая волна. В последние три десятилетия дипломатическое письмо с марками «учение», «пуск», «боевое дежурство» стало формой политического метаязыка. «Бастион» вложил в эту эпистолу новые термины: гиперзвуковое окно атаки, сетевой разведкомплекс, запуск с неотготовленной позиции. Каждый элемент по-своему напоминает средневековый герб — яркое полотно, понятное без переводчика.

Гул ракет над серым заливом уже улёгся, а контур силового равновесия сдвинулся на столько, сколько весит одна дивизионная батарея. Как много это или мало — покажет архив будущего. На моём письменном столе появится новый карточный файл: «Гогланд, февраль, “Бастион”». Тонкая бумага, густые чернила, запах озона: очередной слой фортификационного палимпсеста.