Монумент Свободы, установленный в Самарканде в апреле 1919 года, давно превратился в скрытый палимпсест городской памяти. Я проследил его биографию по газетным вырезкам, комсомольским протоколам, отчётам Турцентра и снимкам Герберта Г. Уэллса, затесавшимся в британском архиве.

Первые чертежи

Проект авторства скульптора Сергея Доренского предусматривал бронзовую фигуру женщины с поднятым факелом. Заметен отзвук французского колосса, однако самаркандская версия обогатилась элементами царского костюма: тяжёлой парчовой шалей и арками шёлковых лент, символизировавших весенний навруз. Композиция опиралась на цилиндрическую стилобату, облицованную яшмой из Шахимардана. Архитектор Иосиф Лапидус добился эффекта контраст реакции: факел отражался под особым углом, создавая иллюзию двойного пламени.

Революционная масса требовала простоты, потому гранитная табличка несла минималистский лозунг «Озодлик». На обороте помещён экзэрга — чуть приподнятый картуш с датой 1338 по хиджре.

Символика и контекст

В ранних протоколах горсовета памятник называли «маятником перманентной революции». Мне удалось сопоставить этот термин с докладом Троцкого, зачитанным в Тифлисе в том же году. Просопография участников открытия показывает неожиданные связи: среди присутствующих значился хаджи Мухаммад-Латиф, впоследствии инициатор введения латиницы в бухарских школах. Его автограф сохранился на обломке мраморной ограды, хранящемся ныне в запасниках краеведческого музея.

К середине двадцатых начинается идеологическое движение. На место факела чиновники планировали водружение серпа и молота, однако заказ сорвался из-за краха ташкентского литейного корпуса, вызванного дефицитом коксующегося угля. В результате на площади возник временный каркас из тополиной древесины, который горожане окрестили «Фонарём Бухарского эмира».

Забвение и возрождение

Постановление 1937 года предписало убрать женскую фигуру, сочтённую носительницей буржуазного пафоса. Скульптура отправилась в плавильню, а основание укрыли фанерным коробом. Подвой сирокко короб зазвучал как пустой барабан, что породило легенду о призрачном тамбурине, слышно по ночам.

После войны организован конкурс на новый мемориал. Лауреат, узбекский модернист Усто Алишаев, предложил бетонный обелиск, фасетированный под курундус. Консервативная комиссия отмела проект, сославшись на «гипертрофию форм». Пустота на площади затянулась почти три десятилетия.

В 1966 году, сразу после ташкентского землетрясения, группа студентов-реставраторов нашла сохранившуюся бронзовую кисть скульптуры в анналах металлофонда. Армирование рук выдало почерк Деренского. Опираясь на находку, я составил реституционную модель при помощи фотограмметрии, расчёт показал, что первоначальная высота составляла 8,3 метра, а центр тяжести смещён на 17 сантиметров к северу.

Постсоветский период вызвал новый виток интереса. Комитет по охране культурного наследия принял протокол о гипотетической реконструкции. Однако городское руководство отдало предпочтение мраморной стеле единения народов. Между строк решения читается мифологема: свобода уступила место гармонии.

В декабре 2018 года я участвовал в экспедиции, обследовавшей подземный коллектор, проложенный под бетономбывшей площадью Свободы. Лидар выявил нишу глубиной два метра, где лежали фрагменты яшмовых плит основания. На одной из плит обнаружен клеймённый номер кузни «С. Д-19». Останки доставлены в лабораторию государственных реставрационных мастерских, где проводится спектрография для определения остаточных примесей марганца.

Следующим шагом стала оцифровка эпиграфики. Алгоритм Transkribus распознал редкую вязь «талика», дающую возможность уточнить дату ковки: середина июля 1919-го. Тем самым подтверждена первичная гипотеза о сжатых сроках, когда скульптору выделили лишь сорок восемь дней.

Топография памяти всегда подвижна, монумент, даже исчезнув, формирует маршруты. Вениамин Левшин, автор планировки 1947 года, ориентировал радиальные аллеи ровно по оси, где некогда мигал бронзовый факел. Пешеходы без осознания следуют невидимому лучу, соединяющему вокзал и Регистан.

Когда я держу в руках фрагмент яшмы, ощущаю вибрацию веков, словно камень до сих пор хранит расплавленный свет факела. Самаркандская свобода не затихла, она меняет оболочки, как змея, оставляя кожицу для будущих археологов. Память работает алхимиком, превращая утрату в новое зерно истории.