Я историк быта XX века и нередко сталкиваюсь с вопросами о советских повседневных практиках. При попытке пересказать их нынешней аудитории я ловлю лёгкое недоумение в взглядах слушателей: привычки предков кажутся им фантастическими.

Коллективная уборка

Субботники зародились ещё на заре гражданской войны, но в послевоенные десятилетия обрели особый вес. Люди добровольно-обязательно выходили на улицу с мётлами и баграми, белили бордюры, разбирали строительный мусор. Я не раз беседовал с участниками: они помнят запах свежей извести и громкоговоритель, транслировавший бодрый марш. В их рассказах проскакивает гордость, ведь трудовой порыв воспринимался отражением идеального Homo Sovieticus.

Очередь как ритуал

Феномен бесконечной очереди оброс собственным этикетом. Табличка «Последний?» достаточно громкого вопроса служила устной записью. Система работала без писаных инструкций: каждый внимательно отслеживал своё положение, передавая эстафету новичкам. Со стороны конструкция напоминала живой организм, поддерживающий равновесие посредством коллективной памяти. Эта практика выковала термин «толкучка», который включён в академический словарь XVII тома.

Я нашёл в архивах методические брошюры, объяснявшие правильное стояние, где оговаривалось, что выход за хлебом занимает четыре-пять часов, следовательно дети берутся с собой для взаимозамены. Трудно представить ситуацию, когда ребёнок знает подшивные номера колбасы.

Культ упаковки

Полиэтиленовый пакет стоил дороже батона. После похода в универмаг хозяйка аккуратно промывала его хозяйственным мылом, сушила на верёвке, потом прятала в сервант. Сетчатая авоська, сплетённая из капроновых нитей, служила многоразовым пакетодержателем. Многослойная смятка превращалась в фетиш, сравнимый с заграничным альманахом. По схожей схеме обращались с бутылками из-под кефира: стеклянная тара обменивалась на залоговую марку, поэтому дома держали целый алебастровый ряд чистых бутылей.

Коммунальная квартира, или виртхаус* по ленинградской терминологии, объединяла незнакомые семьи за одной стеной. Расписание очередей к газовой колонке писали на обороте старых афиш. Тонкий скрип половиц служил сигналом, предупреждающим соседей о чужом визите, поэтому умение ходить по «тихому маршруту» передавалось как семейная тайна.

Виртхаус — жаргонное слово, образованное от немецкого Wirtshaus, означающее гостевой дом.

Я особенно ценю сохранившиеся «дежурные тетради» — самиздатские журналы, где отмечались проступки жильцов: лишняя минута под душем, громкая радиоточка, самовольный гость в ночное время. Документальный пласт полностью меняет наше представление о частной сфере.

Бытовые весы на улицах — ещё один забытый атрибут. За две копейки прохожий получал картонный талон с весом и рекомендацией диетолога. Процедура придавала будням оттенок научной заботы о теле.

Отдельного внимания заслуживают «ленинградские нитки» — метафора для проводов городского радиовещания. Колонки висели в каждом коридоре, сообщали планы Пятилетки, сопровождали утреннюю гимнастику, забирали тишину.

Перечисленные практики иллюстрируют принцип коллективности, пронизывавший каждый санузел, каждую очередь, каждую субботу. Погружаясь в анкетные данные, дневники, протоколы, я вижу не курьёз, а стройную систему самоорганизации, где материальный дефицит компенсировался ритуалом.