Глядя на хронику противоборства держав, я вспоминаю 1957-й: «Спутник-1» охладил кровь в Вашингтоне сильнее, чем любая дипломатическая нота. Тогда зародилась мысль стрелять по космическим целям, пока они ещё в низком апогее.

Первый контур под аббревиатурой Nike Zeus имел фантастический облик: радар «Даларанг» весил столько же, сколько легкий крейсер. Однако концепция строгой баллистической траектории упростила задачу конструкторам – цель шла по предсказуемой дуге.

Летающие метеоры холодной войны

К началу восьмидесятых над равнинами Казахстана стартовали прототипы «Алмаза», а в штате Юта американские инженеры испытывали Homing Overlay Experiment. Ключевая характеристика противоракет того периода – расчёт на кинетический удар в самой вершине траектории.

Нынешний гиперзвук рушит этот баланс. Заряженный плазмой планирующий блок ложится на квазигоризонтальную линию, пикирует, дергается вбок, словно стриж над дюнным гребнем. Радиолокационный горизонт тянется всего на несколько сот километров, и раннее предупреждение срывается на минуты.

Плазменная «рубашка» экранирует сигнал, а толщина погранслоя создает феномен под названием «скачок на обшивке» – спорадические всплески отражённой энергии маскируют реальную форму головы. Для описания эффекта советские физики ввели термин «рекламэйр»: рекомбинирующий слой межи.

Отчего перехват буксует

Перехватчик нового поколения работает внутри плотных слоёв атмосферы, где давление динамическое выше и воздушный поток режет манёвренность. Классический кинетический удар на встречных курсах предполагает миллисекундную точность, стрельба со сверстникамизвука напоминает угадывание маршрута колибри.

Неудивительно, что конструкторы уходят к альтернативным стихиям: лазер на химическом паре йода, рельсотрон с импульсом тераджоульного порядка, рои кубсатов с миниатюрными антеннами Брема. Каждый вариант несёт шлейф ограничений – от атмосферного поглощения до чудовищных пусковых перегрузок.

Грядущие архитектуры антракта

Если оглянуться на договор об ограничении систем ПРО 1972 г., видно, как политика старалась сдержать техники. Теперь сцена поменялась: договоров нет, а Москва, Вашингтон и Пекин инвестируют в сенсорно-распределённые комплексы, где связку «споттер — импульс» выполняет нейронный ансамбль.

Я воспринимаю происходящее как возвращение принципов «фортификации в поле». Только вместо бастионов по периметру – спутниковый адамант, вместо кавальерийского броска – манёвренный блок, разгонённый до числа Маха, называемого в прессе «сверх-восемь». Отражать такие удары – значит перенести линию обороны за пределы стратосферы.

История подсказывает: каждая новая оборона рождает следующий виток изощрённого наступления. Проект «Икар» 1967 г. уже предполагал удар твердотельной гиркой с орбиты, а гиперзвуковой манёвр доделал работу. Пока инженеры шлифуют антенны фазированной решётки, стратеги думают о доктрине взаимно гарантированного уязвления – парадоксе, где безопасность добывается хрупкостью.

Сценарий будущего рисуется пёстрым: многоуровневое кольцо спутников-наблюдателей, перехватчики в аэростатах на границе тропопаузы, наземные батареи с метаматериалами, способными преломлять радарный луч. Историк видит в этой картине эхо средидневековой гонки между стенобитными машинами и двойным контрминным валом. Масштаб изменился, логика осталась.

Гиперзвук ещё не расставил акценты, однако хроника гонки убеждает: оборона никогда не спит дольше, чем успевает уснуть нападение.