При изучении военной техники Франции между двумя мировыми войнами бросается в глаза контраст: страна-победитель 1918-го обладала внушительным производством, однако к весне 1940-го так и не создала стройную бронетанковую систему снабжения и управления. Я долго просматривал отчёты депо Шюрен, циклы заказов фирмы «Рено», стенограммы парламентских комиссий — везде виден один мотив: раздробленность ведомств. Артиллерийское управление ставило собственные задачи, кавалерийское гонялось за скоростью, пехота требовала бронированных «колёсных пушек сопровождения» и, наконец, ещё существовало Министерство колоний со своими требованиями к жаропрочным моторам.

Доктрина 1930-х

В двадцатые годы инженеры Жозеф Виравель и Анри Бриссон вывели на полигон Нётерoy эскиз AB-1, породив новый термин «char d’accompagnement» (танк огневой поддержки). Вместо длинных конвейеров Вердена решили опереться на модульность: унифицированное шасси, сменные башни. Проект вобрал в себя идею «параллельной коробки передач» — редуцированный вал уходил на каждый борт, что повышало живучесть корпуса, но удорожало трансмиссию. К середине тридцатых план дал плоды: лёгкие R35, средние S35, тяжёлые B1 bis. Самыми массовыми стали R35 — 22000-килограммовая машина с литым, словно оловянная солдатка, корпусом из шихтового чугуна. Башня APX-R из высокомарганцовистой стали имела растрелянный шеврон — заглублённый фас, снижавший рикошеты. Орудие SA18 калибра 37 мм хватало против дотов, но против танков вермахта уже требовался стальной кувалда 47-мм SA35, полученный позднее S35. Последний, к слову, оставался самым гармоничным французским средним танком: скорость до 40 км/ч, наклонные борта, дизель «Готье» с вихрекамерой Тавене.

B1 bis поглощал бюджет сильнее прочих. Компоновка «офорт-залы» напоминала морскую башню: механик-водитель обслуживал 75-мм кольцевую гаубицу в лобовой плите и одновременно вёл машину, что требовало филигранных навыков. На испытаниях в Кубвине броневой нос держал попадание бронебойного сердечника «SmK», оставив лишь оливковый кратер.

Полевые испытания

Кампания шестинедельного мая показала: отдельные экземпляры превосходно драли броню Pz III, но взаимодействие дивизий хромало. Радиостанции ER-53 имели дальность 5–7 км, иногда меньше, если кабель антенны провисал под ливнем. Эскадра S35 под командованием капитана Де Сегур прекрасным утром 17 мая вышла из леса Монч, уничтожила передний заслон 8-й танковой дивизии Гота, однако связисты не получили приказ об отступлении, и немцы перехватили перекрёсток Монкорне. В моих руках сохранился боевой журнал этого дня: красным карандашом отмечены попадания, синей тушью — остановки двигателей из-за перекрёта топливной магистрали. Недостаток тягачей «Лоррэн 37L» приводил к тому, что брошенные B1 bis образовывали неподвижные блок-пункты, вокруг которых формировался импровизированный «еж».

Двигатель «однотактной» схемы CLM для танкетки AMC-35 грелся до 112 градусов, экипаж открывал люк, получая расплавленный стальной «душ». Отсутствие эвакуационных вентиляторов лишний раз подтвердило: промышленность сороковых не успела освоить толстостенный литой мантлет с воздуховодами. Тем не менее отдельные экипажи демонстрировали смешаннуюкалку: капитан Блийо, потеряв гидромуфту, заполнил корпус шанцином — смесью глины, фашин и рельсов — превратив машину в неподвижный ДОТ, расстреляв восемнадцать бронетранспортёров Sd.Kfz. 251 с дистанции 300 м.

Трофеи Вермахта

На ремонтных базах Кракова и Вены немцы ввели обозначение «Beutepanzer B2(f)». Местные слесари точили цапфы под радиостанцию FuG 5, заменяя французскую ER-53. Интересен нюанс: немецкий экипаж комплектовался пятичленным расчётом, добавляя заряжающего к «кабинету» 75-мм пушки, чем снижал психофизическую нагрузку на механика-водителя. Зимой 1942-го 213-й танковый батальон брал штурмом форт Максим Горький под Севастополем именно на B2(f) с доработанным топливоподогревателем «Кнофль». Брюшное бронирование усилили бронепластиной «Шоттенпанцер», сочленённой клёпочными косынками.

Свободная Франция вывела в бой в Северной Африке колонну R35, переименованную в 2-й эскадрон капитана Райю. Для улучшения вентиляции командиры буквально вырезали в башне «язык ястреба» — щель, прикрытую листом ферритной стали на штифтах. Под Эль-Хасиром эти крохотные танки, лишённые запасных гусениц, опирались на новозеландские мастер-семинары: гусеничную ленту усиливали шиной «Данлоп» поверх траков, снижая вибрацию.

После освобождения Парижа французские инженеры разложили узлы B1 bis на «эпюры» — ортогональные трафареты сложных деталей — и в 1945-м выпустили отчёт «Apprentissage mécanique du conflit». Он подвёл итог: требовалась универсализация калибра, синхронизация радио, увеличенный объём амортизаторов. Без преувеличения, этот документ стал прологом к будущему AMX-50 с балансирной подвеской и барабанным автоматом заряжания.

Говоря о наследии, подчеркну любопытный культурный пласт. Во французской прессе сороковых всплыл термин «локшер» — портмоне, в котором танкист хранил карту, куртку и шомпол. Слово пошло от L’Oxer, деревушки, где располагалась школа бронетехники. Каждая мелкая подробность, будь то карманный «локшер» или гибкий шланг очистки перископа, формирует подлинную ткань истории: люди пристраивали жизнь внутри тесных броневых коробок.

В послевоенные годы теория «танка-урагана» — подвижный штурмовик с тяжёлым орудием — подталкивала франко-немецкую комиссию к проекту «Е-10», но архив Char de Bataille доказал: баланс массы и подвижности, достигнутый S35, выигрывает у чрезмерных амбициозных габаритов. Поэтому современный «Леклерк» унаследовал наклон боковых экранов S35 и композитное пакетирование, возникшее из экспериментов с литой бронёй Рено.

Я завершил исследование в депо Мура, где на голой платформе покоится корпус R40 без башни. На алюминиевой табличке — выцветший номер 51245. Рельсовый потолок, пыльное стекло, тишина. Легко представить, как десятилетия назад экипаж выталкивал заглохший мотор, матерился сквозь запах пальмового масла, а сегодня на броню ложится тонкий слой инженерной ностальгии, подобный патине на старом медном телескопе. Такой телескоп сводит воедино геометрию боёв, шипение карабинов, лязг гусениц и крылатых фраз механиков — и весь этот спектр складывается в единую картину французской бронетанковой мысли.