Я изучаю дипломатические перепады холодной войны четверть века и давно храню тетрадь с пометками о коротком, словно синусоида, путешествии Никиты Хрущёва через Атлантику. Листаю страницы — слышу гул турбореактивов, скандирующую толпу, скрип хозяйственного чемодана генсека, набитого сувенирной кукурузой.

Перед стартом

Контекст конца пятидесятых напоминал перетянутую струну балалайки: каждый новый громкий аккорд грозил разрывом. Советское руководство искало штифт, способный ослабить натяжение, белый дом ловил сигнал для размагничивания пропагандистских громыханий. Выбор пал на публичный дипломатический жест — визит советского лидера в страну идеологического антагониста.

Хрущёв прибыл сразу к президенту Эйзенхауэру. На трапе самолёта он щурился, словно степной сурок, а в кармане держал кипу газетных карикатур, готовый метнуть их при первом намёке на неуважение. Парадная группа военно-воздушных сил США встречала гостя маршем «The Stars and Stripes Forever», что выглядело почти сюрреалистично: красный флаг СССР реял под звёздным полотнищем США, образуя диптих, достойный кисти Дали.

В сердце Капитолия

В Вашингтоне Хрущёв обсудил разоружение, Берлин, ядерные тесты. Во время банкета я наблюдал ритуал столовых приборов: глубина размещения ножей и вилок на тарелках задавала неофициальную шкалу взаимного доверия. Узость угла означала готовность к компромиссу, широкий раскат — латентную враждебность. К утру приборы стояли почти параллельно — показатель оказался обнадёживающим.

Дальше начались гастроли по регионам. Индустриальный Питтсбург встречал раскалённым воздухом мартенов, Сан-Франциско дарил угольно-синий Тихий океан, Лос-Анджелес оставил едкое послевкусие: мэр Пулсон публично укорял гостя за ограничения свободы в СССР, а Хрущёв отвечал громоподобным «Мы вас догоним!».

Кулак кукурузы

Айова превратилась в арену политикометрия (квантификация политических жестов): фермеры вручили генсеку початки жёлтого золота, а он подбрасывал их в воздух, будто сверял питательную коллизию двух систем. Здесь родилась метафора «кулак кукурузы» — аграрный аргумент, рассчитанный на разрушение образа советского дефицита. В тот день я заметил забавную сценку: Хрущёв чаще улыбался, когда в руке находился початок, словно предмет обихода обладал роликулирующим (обезвреживающим) эффектом.

Заключительный отрезок прошёл в Кэмп-Дэвиде. Там, под осенним листопадом, собеседники практиковали тактику «тихой синекдохи»: вместо громких деклараций — короткие емкие фразы, каждая как модель целого параграфа. В результате возник феномен, вошедший в учебники под шрифтовым названием «Spirit of Camp David». Он продержался недолго, но успел снизить температуру международного градусника и подарил миру паузу перед берлинским кризисом.

Я возвращался через океан с чувством, что холодная война ненадолго обретает седативное дыхание. Тетрадь с записями и сегодня пахнет кукурузной пыльцой, а автограф Хрущёва на последней странице напоминает: иногда один тур по фермерскому штату способен расправить макрогеополитические морщины сильнее, чем десяток дипломатических нот.