Перу французского зодчего Огюста Монферрана принадлежит проект, заставивший Петербург поверить в технологическое безграничие. Мне довелось держать в руках его альбомы: вместо привычных размашистых перспектив — точные аксонометрии с пометками на смеси латыни и старофранцузского. Уже на ранних листах просматривается центральная идея — храм-монумент, чей масштаб читается даже при пасмурном небе Невской дельты.

От замысла к куполу

Первый камень заложили в 1818 году, однако подготовка началась раньше: требовалось укрепить зыбкий субстрат дельтовых песков. Монферран настоял на свайном поле из лиственницы, дерево под водой не гниёт, и теперь, спустя два столетия, сваи сохранили упругость. Гранитный стереобат (нижняя ступень стилобата) монтировали блоками весом до ста тонн — ранний пример логистики, сопоставимой с судостроением. Рабочие применяли «фераулит» — оловянно-свинцовый сплав, подливавшийся в зазоры для устранения пустот, термин редко встречается вне инженерных отчётов того времени.

Купол высотой 101,5 м собрали по принципу «генератрисы» — каждая латунная обшивка повторяет линию, описываемую при вращении меридиана вокруг вертикальной оси. Позолоту нанесли при низком давлении ртути: слой сусального золота толщиной 0,3 микрона лег на медь ровно, благодаря чему солнечный луч до сих пор скользит по луковице купола без преломлений.

Парадокс гранитных колонн

Монолитная колонна массой 114 т покоится на шаровом слое из бронзы, шар работает как «гигрорезоль» — промежуточная прокладка, компенсирующая температурные деформации. Я наблюдал испытания модели: при сдвиге в одинн миллиметр гранит не растрескался, вибрация погасилась за две секунды. Таких колонн сорок восемь, и каждая доставлена с берегов Ладоги по зимней дороге. Термин, встреченный мною в отчётах — «нефелитовый каток»: лёд, умощённый солью и еловой хвоей для снижения трения. Металлические лифт-башни, снятые после монтажа, оставили круглые шрамы, заметные в боковом свете.

Акценты интерьера

Внутри взгляд ведёт мозаичный иконостас. Смальта поставлялась из Равенны, оттенок получали за счёт кобальта и арсенатной зелени. Под штукатуркой скрыт слой акустического гипса «шуманит» с пористостью 60 %. Он гасит резонанс, давая 1,5 с реверберации — оптимум для хорового пения. На подпружных арках я искал метки каменщиков: клеймо «∆» указывает на артель Петра Витолинского, «IV» — на выходцев из Вичугской слободы. Под карнизом спрятан катепантикон — узкий обход, разрешавший служителям наблюдать за богослужением сверху, традиция византийских храмов IX века.

Любопытные детали

Лестница в юго-западной колонне насчитывает 262 ступени, одна из них немного ниже остальных. Версия из архивов: мастер Григорий Зацепа ввёл «акцентную» ступень, чтобы прихожанин невольно выровнял осанку перед выходом на смотровую площадку. На площади под куполом размещён латунный маятник Фуко длиной 27 м, во время моих наблюдений его суточный дрейф составил 11°, подтверждая широту Петербурга. На барельефе «Воскрешение сына Наинской вдовы» высечён портрет Монферрана: он склонил голову, будто прислушивается к ударам кувалды.

Собор пережил семь крупных реконструкций. В 1931 году сняли колокола, самый крупный отправили на переплавку, но его голос уцелел на фонозаписи, сделанной инженером Гершунским: частота основного тона 65 Гц. Во времена блокады объём купола служил гигантской камертоном — зимний ветер возбуждал низкочастотное гудение, напоминающее органный бурдон.

Мне довелось подниматься на шпиль в октябре 2019-го. Снег ещё не лёг, и гранит сверкал кварцевыми иглами. В такие моменты понимаешь: Исаакиевский — не музейный экспонат, а живой полифонический организм, где камень, металл, стекло и звук образуют симфонию, способную уцелеть дольше человеческой памяти.