Я занимаюсь архивами тридцать лет и всё время поражаюсь, как ловко жулики обходили публичную власть. Государственные органы изучали отчёты, публиковали циркуляры, но денежная комета пирамиды уже оставляла длинный хвост потерь. Формальный «камеральный контроль» — проверка бумаг без выхода в поле — давал сбой при первой же многоходовке.

Первые цепные письма

В 1880-х в Германии гуляли «Schneeballbriefe» — письма-снежки. Рассылка предписывала перечислить мелкую сумму автору, вписать имя в список и разослать копии дальше. Полиция называла явление «kleiner Betrug», то есть мелкое жульничество, и не спешила. Шкала заражения превзошла ожидания: казначейства нескольких земель фиксировали кратковременное изъятие наличности, а суды получали первые дела об «эрзац-капитале» — мнимых вкладах, существовавших лишь на бумаге.

Понци и его эхо

В 1920 году Чарльз Понци пообещал инвесторам 50 % за 45 дней, ссылаясь на арбитраж с почтовыми купонами. Департаменты почты США и казначейство провели «проспективный надзор» — проверку будущих обязательств — через девять месяцев после старта. К тому моменту оборот достиг 15 млн долларов (по нынешней силе покупательной способности — примерно 200 млн). Понци не скрывал ничего: в офисе лежали кипы расписок, сотрудники печатали рекламные листки. Государственный аппарат полагал, что раз купоны существуют, схема легитимна. Иллюзорный водопад доходности затмил здравый смысл: ни один ревизор не сравнил объём купонов на рынке с числом проданных обязательств. Диссонанс обрушился, когда Boston Post опубликовала калькуляцию журналиста МакМастера.

Великая депрессиясия родила «сукубу капитала» — массовые взаимные общества, где пайщики обменивались расписками без товара. Закон СЭКа 1934 года появился уже «пост factum» и ликвидировал половину контор. Научный термин «алгомат» — финансовый автомат с жёсткой формулой выплат, предложенный экономистом Бромбергом — тогда не прижился, но помог позднее анализировать пирамиды через матрицы Леонтьева.

Постсоветская воронка

После 1991 года вакуум регуляции в России открыл дорогу полулегальным эмитентам. Московское «МММ» оформляло вклады как покупку «акций» общества без госрегистрации. Комитет по ценным бумагам отчитывался: проверка проведена, нарушений «не выявлено, кроме стилистических». Руководители фонда играли на публичности: квартиры площадью 15 кв. м превращались в кассы, продавцы трудились при улице, фанатично крича курсы. Деньги текли потоками, которые Центробанк даже не счёл денежной массой — в отчётах они проходили как «прочие расчёты». Когда 35 млн вкладчиков (треть населения) предъявили требования, начался «цепной карьер»: одни покупали акции, чтобы погасить кредиты, другие продавали их, чтобы успеть выйти. Обвал стоил экономике двухгодичного прироста ВВП.

Албания пережила аналогичный шок в 1996-м. Легализм местных властей лишён тонкости: раз налог уплачен, вопросов нет. В итоге семь пирамид накопили сумму, равную половине ВВП республики. После краха страна погрузилась в оружейный хаос. Термин «парабанковская эмиссия» вошёл в учебники как обозначение свободного создания денежных суррогатов.

Бюрократическая близорукость

Почему контроль проваливался из раза в раз? Архивные фонды дают три повторяющихся сюжета.

1. Иллюзия сверхобеспечения. Регулятор видел залоги, купоны, билеты — физические носители ценности. Осмыслить динамику потоков мешал культ документа, укоренённый ещё во франкфуртской школе камерального учёта.

2. «Нормативный трэшинг» — завал заявлений мелкими нарушениями. Следователь утопал в десятках административных деталей и упускал саму суть схемы: геометрический рост обязательств.

3. Политический дудочник. Пирамида финансировала медиакампанию, создавая квазиобщественный консенсус. Любая попытка ревизии подавалась как посягательство на благосостояние вкладчиков. Государственный аппарат, опасаясь социальной вспышки, откладывал вмешательство.

Цифровой виток

Криптопирамиды уровня Bitconnect повторяют классические уроки, меня только расчётный токен. «Смарт-контракт» в рекламе звучит как гарантия, хотя алгоритм меняет лишь носитель долга. Банки централизованного надзора теряют юрисдикцию, ведь серверы разбросаны по миру. Когда я просматривал логи Ethereum-узлов, поражали транзакции от школьников и пенсионеров в один блок — симптом гипердемократизации риска.

Феникс для уроков

Профессор финансовой археологии Ричард Креллинг ввёл концепт «параисторический цикл». Каждые двадцать лет группа технических новинок пробуждает надежду на пассивный доход выше рыночного. Государство выступает в роли големов, запрограммированных на старые угрозы. Жулик пользуется окном обещаний и строит очередной иллюзорный водопад.

При узловой точке краха государство тратит бюджет, суды перегружены, а репутация власти проседает сильнее, чем курс национальной валюты. В XIX веке последствием служила потеря колоний, в XX веке — всплеск популизма, в XXI веке — инфодемический шторм.

Три рецепта историка

Я не люблю говорить назидательно, но архив подсказывает простую триаду:

– Аритмографика: сравнение обещанной доходности с историческим медианным ростом капитала.

– Лимит на маркетинг: потолок рекламных расходов как сигнал регулятору.

– Перекрестный аудит потоков в реальном времени, применяемый к «алгоматам».

Кому результат покажется слишком скромным, вспомните: даже Венецианская республика падала под грузом ренты, раскрученной без эквивалентного товара. Пирамида живёт иллюзией суверенной эмиссии частных лиц, государство же учится ловить комету только после падения хвоста. История вновь иллюстрирует собственную иронию: тот, кто игнорирует геометрию долгов, вступает в роль оптимиста при горящем пороховом складе.