Каждое утро в цитадели начиналось с гулкого перезвона клешневых колокольчиков: стража обходила галереи, проверяя дэрниши — подпружиненные решётки, перекрывающие узкие переходы. Само строение жило, будто организм, где башни — кости, пронизанные кровеносными ходами лестниц, а подовой очаг в зале действовал как огненное сердце. Жильцы привыкали к вечному сквозняку: известковый раствор в кладке втягивал влагу, оставляя на стенах кружевные соли.

Каменный панцирь

Погода за зубцами менялась стремительно, но внутренняя температура держалась примерно на уровне холодного подвала. Холстовых стен не существовало: плотные куртки-гамбезоны выполняли роль личных обогревателей. Для сна расстилали тюфяк с бурдюком горячей воды, перо ценилось, зато сырой соломой никто не брезговал. Отмостки вдоль стен хранились хлебные запасы, крышки бочек плотно забивали осмолёнными клиньями, защищая зерно от хорьков. Скот стоял под навесами перед подъязычным местом, согревая снеговые ночи паром собственных лёгких.

Быт за бойницами

Дневная рутина вязла в запахах обжаренного лука, гари лучин и конского навоза. Кухня гудела, словно кузнечный горн: котлы с яр-супом (зимний травяной отвар) кипели рядом с медными тазами для сусла. Корневища пастернака заменяли сахар, специи хранились в двойных шкатулках из самшита, чтобы запах шафрана не пропитал свежекопчёного линя. Латники ужинали прямо в кольчугах, снимая только бацинеты, раз за столом появлялся герольд, разнося свежие вести и подсушивая пергамент у камина. Вечером на отлогих стропилах расстилали сеть от летучих мышей: зыбкая бахрома звенела, когда в ловушку подопадал ночной гость.

Звуки и запахи

Фекальный жёлоб — гарриота — тянулся вдоль внешней стены, рыбы в пруду лакомились сливами кухонных стоков, образуя естественную очистительную станцию. Колокола благовеста перекрывали топот керлов, несущих смолу к барабанным каткам осадного масла. Скрип герсы над воротами отзывался эхом у дальних отшельничьих башен, где прятали архивные свитки. В полночь запах горького ладанника смешивался со сладким дымом мирры из капеллы, этот букет давал ощущение, будто сама твердыня вдыхает благовоние и выдыхает суровый холод. Жизнь продолжалась, отражаясь в ограненных лужах тающего льда, пока первые лучи рассвета вырывали из сна перекрестный хор петухов и воронов.