Я не раз убеждался: атмосферные колебания способны перекроить судьбы империй быстрее, чем войска. Палеоклиматологи называют такой эффект «климатической форс-мажорностью». Исторические источники подтверждают наблюдение: хроники звучат как барографы, только на человеческом языке.

Оледенение и исход

Около тринадцати тысяч лет назад резкий возврат холода, знакомый как Хинджийский драйас, опустошил плодородные долины Леванта. Пульсации муссонов прекратились, дикие злаки усохли. Я вижу в археоботанических слоях ω-изотопные сдвиги: влаголюбивые виды исчезли, остались лишь колючие кустарники. Племена натуфийцев взяли в руки мотыги, приручили пшеницу, открыв неолитическую главу. Массовый переход засвидетельствовали наконечники-лиунеты: по составу кремня проще датировать эпоху, чем по радиокарбону.

Сдвигаясь к 2200 году до н. э., климатический регресс, обозначенный индексом 4.2 ka, принес истощение Нила, Евфрата, Индуса. Лагуны Ура пересохли, и Шаррукин переселил столицу в новое Аккаде, спасая контроль над зерновыми маршрутами. В египетских «Текстах стенаний» читаю строчки: «реки кровь, люди жаждой полны». Палеолюминесцентная спектрометрия пыли Аравийского полуострова подтверждает исход — слой лёсса толщиной ладонь.

Пыль, зола, тьма

Любой поход византийца Виллибальда меркнет перед сумерками 536 года, когда аэрозольный щит из тропических вулканов погасил солнце. Я реконструирую температуру по кольцам скандинавских лиственниц: прирост равняется нулю, деревья почти не росли. Хронист Прокопий писал о слабом сиянии дневного светила. Урожаи рухнули, пандемия Юстиниановой чумы нашла истощённое население, империя ослабла под натиском лангобардов. Метеорологи называют подобный сценарий «вулканической зимней петлёй».

Умеренное потепление IX–XIII веков дало викингам окно навигации через Североатлантику, они основали Гардар в Гренландии. Содержание δ18O в ледовых кернах GIS напоминает о подъёме температур до +1,5 °C относительно эпохи Мауна. Ячмень дозревал за полярным кругом, жир кочующего скота поддерживал численность колонии. Когда новая фаза похолодания захлопнула проливы, норвежские поселения исчезли без следа.

Год без лета

В 1816-м Тамбора выбросил 160 кубокилометров тефры, и на полях Нью-Йорка даже июль утрачивал тепло. Я нашёл квитанции на импорт зерна в Бостон — цены выросли втрое. Молодой писатель Мэри Шелли провела дождливый сезон на Женевском озере, придумав монстра Франкенштейна, а в Страсбурге Иоганн Данлап запатентовал сейфы на случай хлебных бунтов. Социо-климатический каскад подталкивал к массовой эмиграции в Средний Запад.

Тридцатые годы XX столетия подарили Соединённым Штатам «Пыльный котёл». Континентальная осцилляция замкнула антициклон над Великими равнинами. Я прочёл спектрограммы кернов озера Саймон — пыльцы трав минимум, кристаллы гипса максимум. Выдутый слой почвы толщиной метр угодил в Атлантику. Двести тысяч фермеров покинули дома, усиливая индустрию Калифорнии.

Каждый внезапный сдвиг температуры, засухи или осадков формирует невидимый рельеф, по которому движется история. Читая лёд, пыль и костяк и водорослей, я слышу отзвуки маршей, шёпот пророчиц, грохот пушек. Климат ни разу не был равнодушным фоном, сюжет ччеловечества тянется по барометру.