Я изучаю военные архивы сорок лет и постоянно сталкиваюсь с вопросом: насколько разрушителен глобальный ядерный конфликт? Ответ пугает даже специалистов: человеческая цивилизация, по-сути, окажется под вопросом.

Первый детализированный прогноз представлен ещё в 1947 году комиссией Макмахона, позднейшие модели, дополнявшие его, согласны: град и пепел, поднятые огненными смерчами, закроют небо плотной завесой. Свет солнечного диска приглушится сильнее, чем при извержении Тамборы, становясь багровым пятном над серой пустошью.

Ядерный фронт климата

Термин «ядерная зима» придумал Старукович в 1983-м, хотя эффект обсуждался раньше. Я предпочитаю древнегреческое слово «χαμαιράγος» — землепожирающий. Так проще описать атмосферную систему, в которой тропопауза холоднеет на двадцать градусов, а циркуляция стратосферы замедляется до уровня палеоцена. Энергия фотосинтеза падает почти вдвое, фиторемедиация прекращается, и озоновая дыра расширяется до экватора.

На геологической шкале подобный период — миг, однако для живых организмов — вечность. Сельскохозяйственные культуры при такой температуре гибнут, песчаные бури захватывают дельты Инда и Миссисипи. Лишь ледяные лишайники тундры демонстрируют относительную устойчивость.

Коллапс продовольствия

Военное моделирование RAND показывает: запасы зерна при нарушении логистики тают за восемь-двенадцать недель, дальше начинается фаза «семенного каннибализма», когда аграрии вынуждены съедать материалы следующего посева. Нехватка калорий усиливает иммунодепрессивные процессы, гнойные эпидемии возвращают средневековую картину дворов — ибрекатии* у ворот, сожжённые дома, голодных собак. (*Ибрекатии — стихийные могильники времён чумных карантинов.)

Государства с высоким аграрным коэффициентом выживания — Бутан, Папуа — удерживают минимальный уровень питания дольше остальных, однако теневая радиация, миграция насекомых-резилиентов и падение пресной влаги сводят преимущество к нулю.

Социальная регрессия

История учит: когда база воспроизводства исчезает, протоколы гуманизма обрываются. Археолог Кристенсен нашёл в слоях Юкатана следы массовых жертвоприношений периода хроноклазма, спровоцированного засухой. Ядерный сценарий задаёт раздражитель несравненно жёсткий. Миграционные каналы блокированы радиоактивными пустынями, над инверсионными слоями висят стратоскорпионы*, а инфосистемы, расплавленные электромагнитными скачками, уже не создают иллюзию единого поля. (*Стратоскорпионы — роботизированные разведчики с автономным вооружением.)

Я представляю циклы феодализации: крупные складские комплексы перевоплощаются в крепостные цитадели, редкие инженеры становятся новым жречеством. Бумага ценится выше золота, поскольку позволяет фиксировать меру долга. Возвращается «медная голова» — практика отсечения кистей для уплаты контрибуций. Сети обмена сжимаются до радиуса единого перехода пешком.

Угроза не заканчивается на границе человеческой боли. Плутоний-241 с периодом пятнадцать лет распада формирует непредсказуемые биоморфозы. В Архангельске при испытаниях «Буря-Р» фиксировались эритропоэтические мутации еловых шишек: дерево выделяло кровьоподобный сок, ускоряя рост грибницы. Представьте город, где такой сок заполняет каналлы водоснабжения.

Тридцатый год после удара — горизонт, на котором остатки цивилизованных институтов способны на частичный подъем. Однако архео фокус* в сознании выживших будет силён. (*Археофокус — психологический уход в модели прошлого.) Я полагаю, срок истинного восстановления отсчитывается не от последнего взрыва, а от последнего ритуального костра на центральной площади.

Угроза ядерной войны — не громкий заголовок, а математически просчитанная перспектива демографического, экологического, культурного обнуления. Пока пальцы ещё держат перо, историк обязан предупредить.