Я часто ощущаю, как викторианский дом разговаривает через потрескавшуюся штукатурку и резной фриз: каждый шорох напоминает об эпохе, где эстетика порой стоила жизни.

Асбест, вставленный между этажами в виде огнестойкой подушки, за десятилетия крошится, выпускает игольчатую пыль, проникающую в альвеолы лёгких и вызывающую мезотелиому.

Газовое освещение, гордость лондонской буржуазии, нередко заканчивалось удушьем: утечка из литых труб приводила к накоплению окиси углерода, невидимого «тихого лакея», лишавшего жильцов сознания во сне.

Свинцовое молчание

Свинцовые белила, смешанные с олифой, дарили дверям перламутровый блеск. Пальцы детей, скобливших узоры, поглощали сладковатый пигмент, сатурнизм приводил к судорогам и слабоумию, о которых врачи тогда говорили туманно.

Нечищеные свинчатые стояки распространяли холеру быстрее рыночных слухов. Вода, проходившая по пористым швам, втягивала фекальные миазмы, превращая стакан прохлады в жидкое предательство.

Грибок и миазмы

Сырость, запертая тяжёлыми коврами, порождала плесень, именуемую «мерула» — гриб с коричневыми нитями, способный ползти по кирпичу. Споры проникали в бронхи и подкармливали чахотку, уже господствующую в трущобах.

Камин без тяги оставлял комнату в объятиях угарного газа. Дымоход, забитый сажей и гнездом стрижа, превращался в обратный вулкан, выбрасывающий невидимое облако гипоксии.

Крысиные галереи

Балочные пустоты служили галереями для Rattus norvegicus. Блохи с их спин переносили иерсинию, один прокол кожи давал начало бубону величиной с грецкий орех.

Древесина, подточенная домовым грибком, хрустела под каблуками гувернантки. Раз за разом лаги сдавались, и лестница обрушилась, увлекая люстру, которой доверяли пагоду из хрусталя.

Шпалеры «Шильперт и сыновья» с парижской зеленью содержали трисульфат арсенита меди. Горячий пар чайника заставлял кристаллы выделять газ — тончайший, пахнущий прелой травой, головная боль приходила первой.

Шелковые гардины, напитанные китовым жиром из полироля, вспыхивали от малейшей искры. Одно неверное движение дамского турнюра — огонь захватывал корсет, стягивало сталь, кожа плавилась, словно сургуч.

Каждый пункт опасностей выглядит пугающим, однако без них не сложился бы тот противоречивый силуэт викторианского быта: красота, шёпот смерти, запах лака.