Когда я сопоставляю поэтическое многоцветье Ионии с односложной речью лакедемонян, невольно вспоминается эпитет «ано́жоис» — сухой, точно высушенный на солнце плод. Такой эпитет афинские риторы вкладывали в речи, описывая «дорийских соседей», чья слава копья затмевала сдержанную культуру. Эллины ценили τεχνή — ремесло, науку, драму. Спартиаты отвечали строевым хором — без лиры, без книжной лаборатории, с голым лаконизмом.

Греческий взгляд

Афинянин Лисий писал о «неуместной угрюмости» Лакедемона, подчёркивая её отчуждённость от κῦδος — общественного признания. Полисы Эгейского моря создавали новаторские зекуи — театральные площадки, проектировали гиподромы, спонсировали художников. Спартанский же Герусий отвергал χορηγία — институт меценатства. Отсюда ярлык ἀγελαῖος — стадный: чуждый частной инициативе, заточённый на коллективное подчинение старшим. Такой облик внушал уважение к щиту, но вызывал снисхождение в делах ума.

Социальный аскетизм

Жилище спартиата походило на στρατόπεδον — лагерную палатку, хоть и стояло среди каменных стен. Рамка агогэ принуждала юношу к «δειπνοφοβία» — страху перед излишеством трапезы. Астерион, общинная трапеза, требовал взноса из скромной крипты зерна и сыра, кто не внёс, терял гражданство. Торг расценивался как торпеда идеалов. Купеческая триера входила в навкалиф далеко от пристаней Евротаса. Вместо дариков — железные obeloi, закалённые уксусом до ломкости. Такие «прутья» не помещались в кошель и лишали лакедемонянина накопления, чем вызывали насмешки коринфских агоров.

Идеологический конфликт

Отчуждение усиливала ксенеласия — изгнание иностранцев. Диодор Сицилийский сравнивал её с «перепахиванием памяти», ведь любой прибывший скальпель мысли моментально удалялся из организма полиса. Эллинистическая ойкумена к тому времени уже переходила к гипертафии — хранилищу разных идей, где соседствовали стоики, киники, эпикурейцы. Спартанец же держался за μίμημα — древний образ Геракла, будто за тяжелую анхилу. Поэтому Платон называл воспитание Ликурга «οἰκοδομή προπερίτμητος» — каркас без украшений.

Кульминацией недоумения стала битва при Левктрах. После поражения лакедемонская модель выглядела неустойчивым «κτίσμα παλαιόν» — зданием без фундамента идейной эволюции. Эллин наблюдал, как обветренная бронза отполирована кровью, но не мыслями. Полисы начали стремиться к симполитии, создавали федерации, обмениваясь технологиями, финансовыми инструментами, муниципальными хартиами. Спарта же продолжила оборонять периметр прошлых веков.

В моих архивах сохранился редкий термин «гойтимойрия» — псевдоним спартанского совета, придуманный афинской сатирической тетрадой: «раздаватели нищеты». Он, словно лазуритовая заноза, отражает общий тон эллинской иронии: военный витязь, совершив полкружка вокруг Эллады, остановился в бронзовом веке и отказался пить «вино нового урожая» — знание.