Собирая свидетельства о ближневосточной декаде после Шестидневной войны, я нередко держал в руках пожелтевшие оперативные карты, где линии огня переплетались словно трещины на глине. На них ясно читалась главная закономерность: небольшое государство фактически оставалось на перекрестке интересов сверхдержав и региональных армий, а календарь напоминал пороховой фитиль. Предвоенные годы Кампания истощения вдоль Суэцкого канала стартовала сразу […]
Собирая свидетельства о ближневосточной декаде после Шестидневной войны, я нередко держал в руках пожелтевшие оперативные карты, где линии огня переплетались словно трещины на глине. На них ясно читалась главная закономерность: небольшое государство фактически оставалось на перекрестке интересов сверхдержав и региональных армий, а календарь напоминал пороховой фитиль.

Предвоенные годы
Кампания истощения вдоль Суэцкого канала стартовала сразу после десятидневного триумфа 1967-го. Египетские батареи артиллерии и РСЗО выпускали снаряды по фортификационной линии Бар-Лев почти ежедневно. Я анализировал рапорты ЦАХАЛ: до тысячи обстрелов ежемесячно, сотни нарушений воздушного пространства, гибрид морских заслонов с наземными рейдами. Советские расчёты ЗРК «Куб» и «Волга» постепенно закрыли небо, лишив авиацию гибкости.
Соперничество Вашингтона и Москвы превратило канал в полигон для испытания новейших систем: дальномерных радаров, боеприпасов кумулятивного действия, противорадиолокационных ракет AGM-45. Я встречал упоминание о феномене «зон ослепления» — узких коридорах, где пилоты прорывались к целям, лавируя между лучами РЛС, будто катера в узкой лагуне.
В Иерусалиме кабинет Голды Меир балансировал между политикой «никаких уступок» и растущим демографическим давлением. Резервисты, оторванные от рабочих мест, копили усталость, экономисты подсчитывали скрытую цену мобилизации. Социум привык к сигналу тревоги, но внутри нарастало ощущение часов до грядущего удара.
Йом-Кипур день
Шестого октября 1973-го, когда пласты пустыни окрашивались закатом, сирены молчали: сиримские и египетские войска перешли в наступление одновременно. Я просмотрел протоколы заседаний Генштаба: разведка отмечала признаки мобилизации, однако кабинет опасался дипломатической изоляции, поэтому приказа на опережающий рейд не последовало.
Форсированный переход канала удивил наблюдателей плотной артиллерийской завесой. Египетские сапёры применили водяные помпы Varley для срезания песчаных валов – приём, родившийся в инженерных лабораториях и вскрывающий фортификацию за считанные часы. На узкой ленте воды двигались паромы с танками Т-55, пока израильские центры управления искали противоядие.
На Голанах 5-я сирийская дивизия вышла к перекрёстку Нафах, открывая дорогу на Хайфу. Мне попались дневники танкистов бригады «Бар-ак»: сорок машин бегали от позиции к позиции, будто фехтовальщики в эпическом поединке. Каждый выстрел бронебойно-подкалиберным снарядом M111 был ценен, боезапас заканчивался быстрее, чем подгоняли тягачи с ящиками.
Сухопутные командиры быстро осознали новую магию: сеть египетских ПЗРК «Стрела-2» и дивизионных ЗРК «Куб» формировала экранированный купол, против которого израильские «Фантомы» платили непозволительно высокую цену. Понадобилась синхронизация РЭБ, беспилотных «Тадмори»-мишеней и артиллерийских заслонов. Оперативная группа генерала Бар-Лева сумела прорезать слабое звено у китайской фермы, окружив третью армию на западном берегу.
К двадцать четвёртому октября сафоновский Ми-8 с эмиссарами ОН курсировал между Дамаском и Тель-Авивом. Яркое дипломатическое танго завершилось резолюцией 338, выдвинутой через Совет Безопасности, что заморозило огонь, но оставило фронты напряжёнными, словно струны удила.
Последствия и перемены
Израиль разработал концепцию «художественной глубины»: усиление раннего оповещения и расширение бронетанковых резервов. Гражданская система «нодаль» обеспечила прямые каналы связи между истеблишментом и передовыми бригадирами. Я наблюдал, как военная наука вернула к жизни теорему Карбена о взаимодействии огня и манёвра, заменив культ числа культом концентрации.
Явный урок 1973-го эхом прозвучал в марте 1978-го, когда дивизии ЦАХАЛ вошли в Южный Ливан под кодом «Литани». Цель состояла в том, чтобы оттеснить палестинские формирования от границы на сорок километров, создав буфер. Вместе с колоннами шли ОБМ-колонки с рупорами, транслирующими арабоязычные обращения к местным кланам. Данный эпизод предвосхитил долговременную ливанскую эпопею.
Подводя черту, я вижу семидесятые как виток трансформации: от локальных артдуэлей к многоуровневым сражениям, вплетённым в геополитику. Военачальники замещали импровизацию доктринальными схемами, а общество — иллюзию неприступности прагматичным самоанализом. Пульс региона так и остался прерывистым, однако уроки огненной декады направляют дискурс по сей день.
