Когда осенью 1800 года над Невским проспектом раздался первый удар молота по свайному ростверку, Петербург едва успел привыкнуть к новому курсу павловского неоклассицизма. Павел I задумал воспроизвести римскую базилику Сан-Пьетро на русской земле, но без барочной пышности, ближе к строгому античному канону.

Решение доверить проект придворному ювелиру Андрею Воронихину прозвучало для академической братии почти кощунственно. Выходец с уральских заводов, бывший крепостной графа Строганова, превратился в лидера смелого художественного синтеза, соединив полихромный гений Античности с православной литургической традицией.

Императорский замысел

В замысле автора полуциркульная колоннада обнимала площадь вдоль Невского проспекта, а алтарь смотрел на канал Грибоедова. Подобная ориентация ломала привычный градостроительный порядок, что приковало внимание публики.

Плотная петровская застройка нуждалась в серьёзном гидротехническом расчёте. Под вспученным плывуном лежал торфяной пласт, не терпящий нагрузок. Воронихин пригласил мастеров по скарпировке, укрепил основание многорядным половым поясом с обрубкой под воду и залил прокалённую гидравлическую известь. В результате антаблемент получил устойчивость, сравнимую с гранитом.

Инженерный подвиг

Колоннада вызвала спор относительно русского понимания античности. На конкурсе, где участвовали Камерон, Росси, Захаров, победил именно Воронихин. Его коринфские колонны из серо-розового путиловского известняка снабжены каннелюрами с валиками, напоминающими струны древней кифары, а фуст переходил в плоскостное цокольное кольцо — приём, редко встречавшийся даже на Средиземноморье.

Металлург И. Крейтон отлил для храма главные двери по картону Жарикова. Брянские пушечные заводы подарили бронзовые колонны и награды, расплавив трофейные орудия стамбульской компании 1828 года. В литом орнаменте читается презентативный стиль, оформивший роман о сакральной победе над Бонапартом.

Однако самый драматичный эпизод связан с Монферраном. В 1816 году он, прибыв из Парижа, предложил павильонную вентиляцию подкупольного пространства, чтобы стереть «сырое дыхание Невы». Автор проекта согласился, и под куполом развернули двойную оболочку: кессонную и обшивочную. Воздушная прослойка спасла фрески, а свод обрёл акустическую глубину, сравнимую с римским Пантеоном.

От скандала к славе

После гибели Павла патронаж перешёл к Александру I. Новый монарх решил приурочить освящение собора к десятилетию Бородинского торжества. Главный престол получил икону Казанской Божией Матери — палладиум русской армии. Под северным крылом сформировали музей трофеев войны двенадцатого года: ключ Городского арсенала Берлина, знамена Великой армии, маршальский жезл Мармона.

Внутренняя отделка поражает многоцветием. Опаловый яшмовый иконостас, малахитовый амвон, колонны из полированного орлеца вступают в перекличку с потемневшими от ладана фресками Тона и Брюллова. Термины «опистодом» и «протезис» получили русскую интерпретацию — пространства раздвоились, подчинившись византийскому обряду.

Утром 27 августа 1811 года первую литургию сопровождал ветер со стороны Финского залива: звук органа смешивался с гулом флагов на колоннаде. По свидетельству очевидцевв, в момент выхода крестного хода петербургские колокола дали 128-ударный перезвон — редкий случай для сезона белых ночей.

После революции 1917 года здание сохранило культовый рисунок алтарной части, хотя трансформировалось в Музей истории религии. Реликвии походного стана Кутузова заняли место драгоценных раковин, но фундаментальные конструкции пережили преобразование без деформаций из-за изначально жёсткой схемы.

Во время блокады купол укрывали маскировочной сетью, имитирующей черепичную кровлю. Артиллерийские осколки прошивали барабан, однако двойная оболочка купола гасила кинетическую энергию. После войны реставраторы Никифоров и Баранов применили редкую технику анастилоза: утраченный карниз собирали из найденных фрагментов, уточняя профиль по дорическим отношениям из трактата Витрувия.

Казанский собор остался городским меридианом, по которому петербуржцы сверяют ритм улиц. Каменный клирос, хранящий приглушённое эхо ветров Финского залива, напоминает о дерзком союзе инженерии, литургии и искусства, начавшемся в самом конце века Просвещения.