Я стоял на пересечении улиц Гур-Эмира и Туркестанской линии, где когда-то возвышалась статуя Свободы. Ветер шуршал листвой, будто кости старого механизма, которому давно вынули пружину. Координаты взяты из плана городского хозяйства 1922 года: точность три аршина, достаточно для раскопа асфальта.

Первые газетные упоминания датируются мартом 1918-го. Туркестанский комиссариат заказывает деревянный обелиск высотой двенадцать саженей, увенчанный женской фигурой в фригийском колпаке. Размах революционного романтизма превосходит ресурс базы снабжения: сосновый ствол привезён из Таласской долины, гипс — из Чирчика, а художник-моделлер Андрей Блондин по-французски клялся успеть ко дню первомайского парада.

Рождение символа

Сохранился расчёт сметы: «на факел — керосин, крестьянин-сторож — полтинник в месяц». Уже в июле скульптор заменяет гипс на цемент с полевым шпатом, жаркое лето спаивает швы, лишая поверхности трещин-кракелюр. Щепотка яркой хроники: студенты-курсистки прикрепляют к подолу статуи пурпурный бант, а детвора стреляет из самодельных пищалей по ястребам, сидящим на факеле.

Первые слухи о нестойкости конструкции возникли после землетрясения октября 1920 года. Геодезист Гайдаров фиксирует просадку фундамента на три вершков. В отчёте звучит палеотопоним «Сад Дворянки» — давно засыпанная арычная сеть превращает грунт в кашу. Термин «субсценическое болото» использовали архитекторы школы Бенуа для подобных площадок.

Смена идеологических декораций

Начало 1930-х приносит новые иконографические каноны. Геральдическая комиссия приказывает заменить факел на тракторное колёсико, а фригийский колпак на будёновку. Скульптор Блондин уже в Алма-Ате, работы поручают местному резчику Мусохонову. Он создаёт гипсовый мундир поверх женского торса, превращая аллегорию в гибрид агитатора и богини плодородия. Архитекторы называют процедуру «переобрядкой»— эвфемизм, скрывающий акт культурной экзекуции.

Весной 1936 года памятник демонтируют. Газета «Правда Востока» сообщает о «невыразительном эстетическом образе». На самом деле место отдали под трибуну для декады искусств. Две фуры увозят обломки за город. По устной версии, голову закопали рядом с мазаром Ходжа-Абду-Дарун, туловище послужило опалубкой для силосной башни, рука с факелом ушла на изготовление садовой беседки.

Археология недавнего прошлого

Минуло восемьдесят лет. Я беру прибор георадар GPR-Р200 и протягиваю антенну вдоль предполагаемой линии фундамента. На глубине полутора метров появляется отклик плотности 2,3 г/см³ — типичный для цемента с молотом для перлитного песка. Закладываю шурф, лопатка встречает сопротивление, словно упираюсь в слюдяную броню. Через сорок минут под ногами проступает округлый фрагмент с рифлёной поверхностью — часть факела.

Языки камня ошеломляют детализацией. На торце выбито «A.Blondin, Samarqand, 1918». Надпись — настоящий палимпсест, залитый коричневым суриком времён переделок. Факел забирает студия реставрации «Усто-Шариф». Применяю метод анастилоз: соединяю обломки без добавочных материалов, руководствуясь принципом reversibilité — возможность обратного разбора конструкции при появлении новых данных.

Беседы со старожилами дополняют картину. Девяностолетний Аббадулла-ака вспоминает: «В ночь сноса слышался треск, будто падал высохший чиннар». Лингвистическая деталь — слово «чиннар» со времён тимуридов описывает любое гигантское тело, не обязано быть деревом. Устный источник редко выдерживает судебную экспертизу, но в связке с материальным артефактом производит эффект «вертебрального клика» — позвонки фактов входят в анатомическое сочленение сюжета.

Сквозь трещины монолитного прошлого проступают человеческие судьбы. Блондин, эмигрант с Волыни, умер в ташкентском эвакогоспитале 1943 года, Мусохонов подался в самодеятельный театр, где лепил бутафорию, Гайдаров погиб в Каракумах, определяя маркшейдерскую сеть канала. Каждое имя — штрих по краю мраморного гамбита революционного проекта.

Полевой дневник закрывается записью от 14 сентября: «Факел находится в камере низкотемпературной сушки, микроархитектура не повреждена, трубчатые воздушные поры стабилизированы силиконатами». Следующий шаг — цифровая фотограмметрия, затем виртуальный монтаж всей композиции. Процесс напоминает астрологический катоптрас — устройство для зеркального наблюдения созвездий. Только вместо небесных тел вращается прошлое, заключённое в каркас из пикселей.

Я ухожу с площадки, оставляя катер-земснаряд гудеть вдалеке. Вечерний Самарканд окутан лазурным альбедо минаретов, а в моих руках лежит маленький стружковый образец цемента, пахнущий известью и порохом. Свобода обретает вторую жизнь — ещё не форму, но уже голос, который разносится по ветру, подхватывая рассказ о забытом каменном лозунге.