Мне довелось много лет перелистывать рукописи московских архивов, ловя штрихи, по-которым проступает живой профиль Василия Ивановича Баженова. В этих листах мелькают крошечные карандашные эскизы, расценочные ведомости, письма к Григорию Орлову — материал, из-которого складывается зримая биография.

Московское детство

Семья служивого дворянина ютилась у Хитрова рынка. Подросток наблюдал, как красильщики затягивают пеньковое полотно, плотники возводят тесовые шатры на Таганке, а звонари репетируют переливы для Покровского собора. Шум ремёсел, запах варёной олифы, скрип валов с бочками оказывались первой художественной школой. Позже он вспоминал, что ритм колокола подсказал ему пропорции фасадов.

Парижский экзамен

Педантичный граф Шувалов отправил талантливого ученика Академии художеств в Париж, где под началом Жака-Франсуа Блонделя юноша штудировал ордерную систему и анатомию дворцовых анфилад. Там возник ранний замысел «русского римского форума» — ансамбля, где экседра (полукруглая ниша) соперничает с плоскостью стен, а форгрань (линия столкновения плоскостей) подчеркивает драму объёма. Французы поражались тому, как гость из Москвы уверенно оперировал атрибутикой готики и классицизма в одном листе, подчиняя их графике светотени.

Проект великих кремлей

Вернувшись, Баженов шагнул сразу к монографическому замыслу — Великому Кремлёвскому дворцу. Элевация предполагала непрерывный «греческий» периптер длиной добрую версту. В чертежах читаются филлеры (заполнители) в подпружных арках, подстропильные фермы из уральского железа, а венчающий аттик (невысокая надстройка) решён в духе фламандского маньеризма. Воображение Екатерины грелась масштабом, но казна дрогнула под давлением турецкой кампании, грандиозная перспектива осталась на ватмане. Сметы с царскими резолюциями лежат в фонде 196-м, и каждый штамп с двуглавым орлом словно вздох неисполненной мечты.

Дворцовые паузы

Невыполненный Кремль не сломил архитектора. В усадьбе Царицыно он предпринял рискованное слияние готических фиалов и античной каннелюры. Глиняные лекала, найденные в раскопах на месте старой кирпичной ямы, показывают, как мастер любил «работу огня»: руст из обожжённого клинкера, филёнки с зелёной поливой, мерцающие в полуденном свете, словно чешуя сказочного ящера. Любопытно, что чертёж «Гранатовой башни» выполнен красной сепией, подчеркнувшей пряную декоративность проекта.

Пашков дом над городом

На холме, где Смоленская дорога катилась к Москва-реке, вырос Пашков дом. Его центральная ротонда напоминает барабан старинной астролябии: окна-люкарны, обрамлённые лопатками, словно деления циферблата. Внутренняя анфилада (череда сквозных залов) расправляется спиралью, поднимая зрителя к библиотеке, предназначенной для рукописей времен Нестора. Колонны ионического ордера прорисованы легкой резьбой, где каждый каннелюр подчеркивает вертикальный взлёт панорамы на фоне Каменного моста.

Эстет философии

В письмах к другу Фёдору Карлусу Баженов объяснял, что здание — «орган замкнутой симфонии». Его проектное кредо строилось на принципе «тактильного зрения»: рука скользит по контрурам быстрее глаза, позволяя заранее ощутить масштаб. Такой подход роднит мастера с теорией архитектоники Карло Лоджи, где понятие «абрис» (контур) выходит на роль мелодической темы.

Закат в Никитском переулке

Последние годы зодчий провёл в скромных комнатах дома Самoilова. Почерк стал чуть дрожать, но линии сохраняли внутренний подскок, будто струна клавесина. Он уже не ждал заказов, а комментировал молодым титулярным советникам чужие проекты, оставляя на полях лёгкие наброски монументальных серлиан.

Финал легенды

Когда гроб, покрытый тёмно-синим сукном, двигался к кладбищу Донского монастыря, ученики несли свёрнутые кальки — символ незавершённого дела. Сегодня фасады московских набережных всё ещё повторяют придуманный им силует: трёхчастное членение, ритм окон «два-один», стрельчатые кокошники поверх классицистского кордона. В этом живом узоре угадывается личная подпись Василия Баженова — уверенный росчерк, переживший хозяина и ставший улицам органичной памятью о человеке, мыслящем город размахом античного форума и темпераментом русского звонаря.