Во время последнего сезона в Абидосе я держал в руках черепок с картушем Усермаатра-Сетепенра. Шорох пустынного ветра казался голосом самого Рамзеса II. Его имя оставило на камне столько отпечатков, что археологический архив пышет жизнью. Перед нами правитель шестидесятилетнего царствования, дипломат, военачальник и куратор грандиозных строек.

Ранние годы

Отцы-жрецы Мемфиса нередко отмечали мальчика-принца по ширине плеч и вспыльчивой харизме. Стела из Вади-Хаммамата сообщает о посвящении в «хау» — особое воинское братство, где юноши присягают покровительству Сета. Во дворце Таниса будущий владыка изучал иероглифы под надзором писца Пентаура, автора «Поэмы о Кадеше». Пентаур внушил ученику идею «махат т’а» — равновесие порядка и агрессии. Позднее именно этот принцип определил политику фараона.

Походы и мир

На пятом году правления колесницы Рамзеса пересекли Синай. Остраки из Серрапеума фиксируют сроки броска до Кадеша: шесть дней — результат, возможный лишь при воинской дисциплине, именуемой «седжмет» (букв. «сжатый кулак»). Под стенами сирийской крепости царь применил редкую формацию «шенау», где четыре подразделения образуют подвижный квадрат. Победа осталась спорной, но топонимы с его тронным именем появились вплоть до Амурру. ом марафона конфликтов стал договор с хеттами, чья серебряная табличка хранится в Стамбуле, перевод свидетельствует о формуле взаимного ненападения, старейшей из дошедших до нас в металлическом оригинале.

Храмы и камень

При дворе циркулировала поговорка: «Пока Ра восходит, Рамсес кладёт новый блок». Строительный архив числит сорок восемь объектов, от дельты до Судана. Абу-Симбел режет гранит в стиле «солидная колоссация»: статуи сидят, поставив руки на колени, выражая «ху» — властную творческую энергию. В Карнаке появляются пилоны с барельефом «сакаа» — сцена символического урезания врагов, напоминающая зрителю о карающей руке правителя. При возведении Пи-Рамсеса мастера пользовались «шадуфами» — рычажными подъёмниками с контргрузом. Чертёж на известняке указывает коэффициент подъёма 1:6, вполне сравнимый с современным крановым рантом.

Быт за обелисками

Раскопки жилья царских сыновей в Квартир-Нарнии показывают кирпич из иллюминированного ила Нила со щебнем пустынного кварцита. Анализ даёт маркер «сахматная» укладка: два слоя продольно, третий поперечно. При таком приёме стена выдерживает перезамачивание паводком без трещин. Мозаика повседневности дополняется косметикой: в тростниковых коробочках сохранилась галена с сурьмой, смешанная с жиром нильского карпа — природный консервант, препятствующий плесени. Гарем, по папирусу «Хараимы», включал около ста жён, но политической реальностью оставалась главная супруга Нефертари Мерит-эн-Мут, её фасад в Малком храме люстрирует возлюбленную парой с богиней Хатхор, подчёркивая статус пари пасха.

Долгая тень посмертия

Саркофаг Рамзеса переезжал три раза: из долины царей в гробницу Пинеджема I, затем в тайнике Дейр-эль-Бахри, пока я не увидел его в лаборатории Каирского музея. Из-под бинтов пахнет кедром и битумом — смесью, известной как «антю», способной сохраниться тысячелетия. Рентген выявил артроз и стрелу в левом надплечье: рана, полученная ещё в Сирии. Даже сейчас часптички смолы диктуют лабораторному воздуху аромат финикийских лесов.

Наследие в цифрах и мифе

Папирус Вильбура перечисляет более девяти тысяч рабов-строителей, упомянутых поимённо, что превращает статистику в живой список судеб. Селение Дейр-эль-Медина хранит граффито каменщика Парахота: «Усермаатра сделал меня богатым хлебом». Эта строка звучит убедительнее любой триумфальной надписи. Фараон в глазах подданных предстал не титулом, а щедростью пайков и заботой об ирригации.

Собирая осколки рельефов, я ощущаю, как складывается мозаика характера: дерзкий стратег, одержимый строитель, тонкий пропагандист. Его культ объял пустыню, реку и небесный свод, словно солнечный луч, обогревающий гранит ещё три тысячелетия.