Я много лет разбираю фронтовые донесения, сапёрные наставления и дневники диверсантов. Из этих разрозненных источников рождается цельная картина борьбы с путями сообщения, где рельс воспринимается как стальная артерия фронта, а шпала — как его пульс.

Теория сапёрной диверсии

Удар по линии снабжения замедляет движение топлива, боеприпасов, продовольствия, раненных. Генеральные штабы вычисляли, сколько тонн груза проходит по одному пути за сутки, затем выводили требуемый объем урона. Американский полковник Дорси в 1943 году писал: «Каждый уничтоженный километр пути забирает сутки жизни наступления». Подобная арифметика подталкивала к изыску новых средств подрыва.

У снайпера своя винтовка, у подрывника — «ежи», «черепашьи коробки» и «лягушки». Первая конструкция — шестигранная гильза с тетрилом, вторая — деревянный брус с тротиловыми шашками, третья — литая шашка, которую диверсант засовывал под подошву рельса. Термин «лягушка» прижился из-за характерного хлопка, напоминавшего кваканье, когда взрыв вырывал металл вверх.

Взрыв под подошвой рельса

Наилучший эффект давал так называемый «подковообразный заряд». Сапёры выгибали свинцовую трубку с гексогеном, насаживали её на шейку рельса, сверху укрывали двумя толстыми деревянными планками, маскировали землёй. При детонации образовывался «калдёр» — лунка, где рельс загибался петлёй, а шпалы разлетались щепой. Однопутка после такого удара прекращала пропуск составов минимум на восемь часов. Ускоренное восстановление требовало ажустирования — выправки полотна с заменой шпал и рельсового звена.

Для массовых акций партизаны применялияли «термитный рукав». Смесь оксида железа и алюминиевой пудры разогревалась до 2500 °С, разрезая рельс без шума. Термит не детонирует, поэтому конвой иногда проезжал по уже ослабленной нитке, а разрыв случался под колесами. Такой приём называли «тупик призрака».

Гибридные приёмы

В Северной Африке британские коммандос выводили из строя шпальные гнёзда, впрыскивая «наливной тетил» — расплавленный взрывчатый гель, застывающий в древесине. При подрыве вспучивалась целая гряда шпал, и бригаде ремонтников требовалось сменить полотно на длину до ста метров. На советско-германском фронте практиковали «лыжную тройку»: три тонких заряда вставлялись между болтом и накладкой, что вызывало стрельчатое расхождение рельсов при первом же проходе локомотива.

Работа по мостам предполагала иной расчёт. Диверсант занимался «укладкой органа» — серией сосредоточенных зарядов в узлах ферм. Правильный выбор точек превращал металлическую конструкцию в карточный домик, рушившийся под собственным весом. В инженерных журналах того времени звучал термин «скуловой излом» — срежет фермы по линии нижнего пояса.

Обороняющаяся сторона отвечала «дорогой снегопада» — контролируемым обрушением откосов на полотно при отступлении, а затем минированием завалов. Разгребать подобный хаос приходилось под обстрелом и при угрозе повторного подрыва.

Подрывники учитывали календарь движения поездов. Ночной удар давал больший эффект: ремонтники начинали работу без достаточного освещения, авангарду фронта приходилось ждать, пока подгонят прожекторные станции. На Тихоокеанском театре японские сапёры использовали «псаломщик» — сигнальные фонари, расставленные ложными интервалами, сбивая ритм американских рейсов и заставляя их тормозить перед каждым подозрительным огнём.

В архиве Минобороны хранится документ «Наставление по рельсовой войне» 1944 года. Там приведён коэффициент «К-42»: единица массы заряда на метр рельса, обеспечивающая гарантированное разрезание головки. Формула звучит лаконично: К-42 = m / l, где m — масса, l — длина. С учётом марок стали и температуры воздуха специалисты корректировали величину до второго знака.

Немцы вводили понятие «шпренг-такт» — интервал между подрывами вдоль одной линии. Короткий интервал создавал сплошную брешь, долгий — растягивал ремонтную бригаду. Советские партизаны под командованием Вершигора любили шахматное расположение «лягушек», заставляя противника рассредоточивать силы на десять километров.

Стратегия контрдиверсии

На оккупированных территориях Einsatzgruppe B вывела формулу «шесть часов» — регламент восстановления простого подрыва. Для нарушения графика партизаны прибегали к «ложному виадуку»: утром взрыв на насыпи, вечером — удар по материальной части ремонтной колонны. Двойной приём растягивал просто и до суток.

В Курляндии немцы применяли «подрывной шкаф» — бронированный вагон с краном и запасом рельсов по двадцать метров. Сразу после саботажа поезд въезжал в повреждённый участок, экипаж стыковал новый рельс, прикручивал пятисот-миллиметровые накладки и переходил к следующей точке. Советский сапёр Фролов вспоминал: «Шкаф катился, словно жук-оленёк, убирая за нами крошки».

Пиротехник времён Первой мировой часто пользовался запалом с часовой трубкой «Литтлфьюз». Пружина вращала шестерню, после чего ударник пробивал капсюль. За счёт минимального шума установка случалась почти под колесами неприятельского караула. Синхронизация нескольких трубок запускала целую симфонию подрывов в момент прохождения состава.

Наследие рельсовой войны вышло далеко за рамки истории. Современные сапёрные курсы по-прежнему изучают «лягушку», «черепашью коробку» и «орган», хотя тактикой пользуются уже крайне редко. Анализ архивов, которым я занимаюсь, напоминает анатомию стального организма: каждый разрез, каждый сгоревший болт говорит о людях, державших фронт при помощи грамматики взрывчатки.