Я много лет просеиваю латинские и арабские летописи, пытаясь понять, почему султан Юсуф ибн Айюб вошёл в предание как образец беспристрастности. Чем больше сопоставляю документы, тем отчётливее вижу: секрет не сводится к одному поступку, а вырастает из целой системы норм, появившейся задолго до битвы при Хаттине.

Детство и формирование

Будущий правитель рос в Дамаске среди ханафитских кади, разбиравших тяжбы по принципу «сикка» — печати истины, которую нельзя ломать ради политической конъюнктуры. Под их влиянием он усвоил правило «кысас» — симметричного воздаяния, смягчённого милосердным выкупом. Уже в охранном письме, выданном крестоносцам после поражения под Мансурой, звучит характерная формула: «Мне достаточно самой победы, кровь же мою охлаждает пощада». В том же ключе воспитатель Ширкух внушал юноше мысль о «амане» — гарантии безопасности любому, кто просит убежища, независимо от веры.

Управление без грабежа

Получив власть, Саладин одобрил «диуан аль-мухасиба» — счётную палату, следившую, чтобы ни эмир, ни сборщик закятов не прибавил к казне лишний дирхем. Аудиторы применяли метод «мансах» — перекрёстное переписывание книг разными почерками, благодаря чему подлог легко обнаруживался. Для вдов и сирот крестоносцев учреждён особый «мубайяд» — статус гарантированного пропитания из вафидских складов. Сравните: в Латинском Иерусалиме подобной практики не существовало.

Кодекс рыцарства Востока

Военный лагерь султана звал себя «равной палатой», напоминая английскому «court of peers». Пленных там не унижали, а приглашали к трапезе с ванильным «субия». Ричард Львиное Сердце обменивался с Саладином фруктами и снегом для охлаждения ран, но меньше известно, что султан отправил королю собственную лошадь «Аль-Бурак» после падения Акры. Геральдические песни Европы превратили этот жест в легенду, а хронист Ибн Шаддад показал его прагматический подтекст: «кто подарок примет, тот скован узой взаимности». В восточном воинском этикете такой обмен звался «ихсан» — благодеянием, лишавшим противника морального превосходства.

Фискальные реформы

Саладин перекроил систему «икта» — пожалований, заменив безвозвратные лен-превебенды условным владением при условии службы. Нововведение называли «мукафа» — взаимное уравновешивание. Оно снизило произвол наместников, потому что каждый участок подлежал ревизии после трёх лет плодоношения. Крестьян освободили от таксы «мукос» (торговая акциза) на период восстановления полей, разорённых походами, отчего сборы в казну упали вдвое, зато через пять лет превысили прежний уровень на треть. Такой приём напоминает аскрипционное финансирование ранних римских колоний, где временная льгота усиливала лояльность без потерь для долгосрочного бюджета.

Гуманное завоевание Иерусалима

Самый известный эпизод справедливости — сдача Иерусалима в 1187 году. Шестьдесят тысяч жителей могли попасть в рабство, но султан ввёл фиксированный выкуп: десять динаров с мужчины, пять с женщины, один с ребёнка. Неимущим христиане Востока собрали «кардарий» — общую корзину. Источник «Itinerarium Peregrinorum» поражался, что мусульманские офицеры бросали в корзину свои личные украшения, пока вся очередь не покинула стены. Некоторые латинские рыцари, не вытянувшие монету, были освобождены после одного слова «амандж» — просьбы о помиловании. Такое решение опиралось на хадис «ман амана – салима» — «кто даровал безопасность, тот спас». Механизм открытого выкупа предотвратил стихийный рынок рабов, характерный для других конфликтов XII века.

Наследие для потомков

После смерти султана ревизоры обнаружили лишь сорок дирхемов и несколько доспехов — красноречивый итог для полководца, державшего под саблей три моря. Его штаб оставил труд «Китаб ан-низам» — трактат о порядке, где перечислены восемь «каистий» — степеней справедливости: от «адала» (равенство перед судом) до «муджарат» (отказ от мести). Каждый последующий мамлюкский султан приносил клятву сохранять эти ступени. Знатоки права упоминали документ вплоть до османского Танзимата.

Для меня, историка, Саладин остаётся мостом между шариатским милосердием и западным рыцарским кодом. Он показал, что строгий закон и человечное сердце сочетаются, словно две чаши билькуллы — весов, одна из которых без второй теряет равновесие.