Ноябрьский фронтальный циклон вычищал небо над Верхним озером, когда дежурная цепочка 433-й эскадрильи получила приказ: «Неопознанный след. Взлёт немедленно». Я наблюдал за лентой телетайпа в оперативной комнате Кинросса: курс – 310°, высота – девять тысяч метров, скорость – пятьсот узлов. Вроде бы обычная северная трасса гражданских «Дакот», однако радарное пятно двигалось скачками, напоминая «жучок» на осциллографе наведения GCI.

Холодный перехват

Поставленный на крыло F-89C серийный 51-5853 под командованием лейтенанта Феликса Монкла оторвался от взлётной полосы за шестьдесят секунд. Ночной прицел AN/APG-33 метался над чёрным стеклом кабины, а ПРО Уилсон искал отражение цели в клубках стратокумулюса. «Контакт на двенадцать, расстояние двадцать миль», – звучало в наушниках. Спустя мгновение скорость «Скорпиона» вывела формулу перегона – MAch 0,78, почти предельную для Allison J35 без форсажа.

Базовая станция «Эллагина» докладывала странное: марка F-89 и объект совпали на экране, слились в один импульс, затем оба пропали. Радиолокационщики описывали явление термином «фантомное коалесценция» – кратковременное наложение двух отражений, знакомое по учениям, но здесь импульс исчез полностью. В эфире повисла вязкая тишина, позже записанная в журнал как «радиолокационная нирвана».

Точка схождения

По тревоге поднялись амфибии «Албатросы», канадские C-45 «Экспедайторы», сторожевой катер береговой охраны. Волна, пропитанная льдистым кобальтом, не вернула ни обломков, ни пятна топлива. Хотя глубина достигает трёхсот метров, эхолот «S-Type» спокойно различал даже брошенные тралы, «Скорпион» поглотила чернота. В отчёте поиска звучит латинское слово disparitio – исчезновение без следа.

Кулуарные разговоры генералитета сводились к двум гипотезам. Первая: столкновение с RCA F C-47, шедшим по тому же коридору, но канадские записи показывают иной эшелон и время. Вторая: дезориентация пилота под эффектом «чёрной спирали» – так авиаторы называют оптическую иллюзию, возникающую при полёте над беззвёздной водой. Для меня оба варианта выглядят притянутыми: Монкла имел сорок ночных перехватов, а самолёт оснащался гироприбором E4 с автокоррекцией прецессии.

Послевоенное эхо

Конструктор Джек Нортроп называл F-89 «летающей электроникой». Машина несла шесть радараминов «Mighty Mouse», размыкающихся залпом благодаря шинопроводам с термопластом. Этот грозный арсенал подчеркивал нервозность эпохи, когда вся незваная метка на экране ранжировалась как возможный носитель ядерной боеголовки. После инцидента началось внедрение протокола «Four-Echo», обязывавшего диспетчеров фиксировать фазовый сдвиг цели – приём, исключающий спутывание отметок.

Свидетельство техника Дэна Ларкина до сих пор вызывает электрический трепет: «В ночь потери я записал в журнал: ‘Кинросс-03 конвергировал с неопознанным силе́том радиальной отражающей способностью семьсот м²’. Для сравнения, у Ту-95 порядка четырёхсот». Публика ухватилась за цифру, увидев в ней космический аппарат, пресса выкрестила версию об НЛО.

Архив NORAD я штудировал лист за листом. Ни­каких подтверждений вторжения. Тем не менее пропажа крылатой машины с обученным экипажем породила устойчивый мифологический импульс – своего рода лакуну в летописи раннего противостояния. Советские перехватчики ценили F-89 за слабые закрылки и «тяжёлое плечо» элерона, а уфологи видели «глоток иного воздуха». Память о Монклер осталась в мраморе мемориала Эптифенни, на который ежегодно ложатся шапки северного снега, похожие на изморозь на обшивке Starfighter, дожидающегося старта из другого десятилетия.

Я завершаю заметку у витрины музея в Дулуте, где хвостовое оперение F-89 оцинковано новым лаком. Осматриваю клёпанные панели и каждый заклёп слабо звенит, словно спрашивает: «С кем столкнулся «Скорпион» в ледяной пустоте?» Ответ по-прежнему скрыт под гравитационной водой Верхнего озера, оставляя историкам необоримое чувство незавершённой строчки.