Над долинами Самара и Койсу селения вспыхивают медными крышами, будто тлеющие уголья быта. Долгое наблюдение за местными промыслами подтверждает: ремесленная модель Дагестана держится на «айлаке» — хозяйственном цикле, где летний выпас чередуется с зимним рукоделием. Мужчины возвращаются с горных пастбищ и погружаются в кузни, женщины разворачивают вертикальные станки «тукъума», дети подражают старшим, перебирая гальку, ожидающую превращения в мозаику.

Медное литьё даргинцев

Даргинские аула Кумух и Урахи веками питают металлическую пластику. Под наковальнями здесь стонет «красная книга» меди — сплав с вкраплениями мышьяка, выдающий янтарный отблеск. Мастер сначала подготавливает «зауру» — лепёшку сырца. Затем в дело идёт «чекмакъ» — веслообразный молоток, соединяющий отзвук и рисунок. Годами отслеживая работу кузнецов, я заметил: орнамент строится по принципу «сагат» — часов, чьи концентрические круги кодируют время молитв. Этот регулятор образа перешёл в архитектурный декор мечетей, где медные диски, врезанные в каменную кладку, отражают полуденное солнце и играют роль сигнальных зеркал.

Ковровая акустика Курахской долины звучит приглушённо: шерсть барана породы «лякда» пьёт краситель из корня морены, рождая оттенок старого граната. Я фиксировал вибрацию узора, называемого «гюльбар»: восемь вытянутых лепестков символизируют горный перевал Шалбуздаг. На моих глазах ткачиха Салихат переносила мотив из семейной гербовой печати в ткань, бесшовно связывая генеалогию и интерьер.

Каменная резьба Табасарана

На юге камень звучит не тише меди. Табасаранские резчики предпочитают туф с прожилками гидротермального кварца — материал, чуткий к резцу «джара», способному оставлять рез нулевой толщины. Фасады селения Хучни покрыты «циркатаром» — ленточным орнаментом, напоминающим движение кузнечного меха. Я проводил пальцем по узору и ощущал термическую память: поверхность чуть тёплая, словно впитала дыхание мастеров.

Термин «кьай» — каменная вязь без повторения ячеек — уходит корнями к зороастрийскому понятию бесконечного огня. Когда резчики внедряли «кьай» в порталы мечети Сурхай-хана (1734 г.), они вкладывали идею непрерывной молитвы. Отсутствие модуля нарушало привычную оптику: вход словно пульсировал, обнуляя границу между rua (улицей) и минхадж (молитвенным пространством).

Орнаментальная мелодия фасадов

Южный Дагестан выработал архитектурный тембр, где декоративный слой равен конструктивному. Каменные дома селения Куруш поднимают «балистан» — фронтоны, удерживаемые «агалг» — деревянными ключами-связками. Клювовидные выступы этих фронтонов принимают циклонометрические нагрузки, а дополнительная миссия — акустика: ветер, проходя сквозь пропилы, шлифует свист, служащий оповещением о тумане.

Особое место занимает гипсолитическая техника «алибаб» — шликерная набрызг-лепка, оставляющая пористый рельеф. При свете лампад рельеф приобретает качество «бозса» — лунного блеска, формируя в интерьере многоуровневую сценографию.

Я исследовал раннесредневековые «зуй-мухи» — бороздки, имитирующие плетение тростника. Архитекторы применяли их на порталах медресе, подсознательно отсылая к кочевому прошлому кара-китаев. Такая цитата поддерживала идею преемственности кочевого и оседлого начала в многоязычной среде.

Жемчужные вставки «дух-кас» (речных раковин) в дверных полотнах аула Ахты дарят влажный перламутровый отблеск. Технология сопрягает дерево грецкого ореха и раковину без клея: вставка зажимается методом «сухого ласточкина хвоста», пережив дождь и землетрясение. Лабораторные тесты, проведённые мной совместно с Махачкалинским центром реставрации, показали износостойкость сцепления — 92 % после ста циклов влагонагрева.

Микроэкономические контуры ремесла

Кустарные промыслы формировали сеть взаимовыгодного обмена. Медник из Гуниба менял таз-«тарган» на пять метров сукна из Тлярата. Ковры «сумаг» уходили в Тебриз, взамен приходил индиго-пигмент «нилам». Я нашёл бухгалтерскую книгу купца Али-ал-Гази (1878 г.), откуда читается ритм: каждые девять дней — караван, каждые три каравана — новый орнамент, поскольку рынок требовал свежей семиотики.

Ученики по-прежнему сидят на низких табуретах-«урдак» и перенимают секреты сплава пиксиотного серебра, где мышьяк выступает инактивационным ингибирующим агентом, понижая порог хрупкости. Переход знаний идёт устно, без эскизов. Таким образом полосы ремёсел напоминают «кашку» — речную гальку: на первый взгляд хаос, в сечении — строгая гравитационная сортировка.

Соответствие орнамента ландшафту

Горизонтали коврового узора коррелируют с террасированными полями. Когда мастерицы из Рутула выводят ступенчатый мотив «амсиль», они дублируют талифную (наклонную) борозду полей, поддерживающую влажностный баланс горных склонов. В резном камне подобная функция выполняется зубчатой тесьмой «чарук»: она собиграет дождевую воду, направляя сток вдоль фасада и предохраняет кладку от капиллярного намокания.

Звуковая среда сочетается с визуальной. Медь, камень и шерсть дают разный коэффициент звукопоглощения. Я выполнял акустическую съёмку мечети в Кубачи и убедился: медные тарелки-«бик» на минарете отражают азан на триста метров дальше, чем каменный рупор. Таким образом материал диктует радиус сакрального звука.

Семантика цвета и света

На юге Дагестана цвет не обязателен декоративен. Алый лак «гызыл» в медных тазах несёт антисептический компонент из киновари, который останавливает развитие плесени. В архитектуре побелка «суф» (из жжёной яичной скорлупы) делает стены фотокаталитическими — пыль разлагается под ультрафиолетом, оставляя поверхности чистыми. Физики называют это свойство «самомойка», в горном быту термин звучит как «ярдан».

Я наблюдал ритм солнца над аулами и заметил: полуденная тень подчеркивает углубления «мукарнас» — ячеистой сталактитовой системы, перекочевавшей из Сафавидского Ирана. На закате тот же рельеф превращается в каскад красного битума, зрительно удлиняя проход между минаретом и хазарской стеной.

Материальное будущее ремёсел

Глобальная инфраструктура медленно вмешивается, однако дублирование традиционных инструментов на ЧПУ-станках часто обнуляет текстильную «мимолетность» руки. Я вижу иной путь: использование «умной» глины с вводом микрокапсул минерального масла, что препятствует эрозии фасадов при лавинных дождях, и в то же время оставляет роспись пригодной к ручному доработочному резцу.

Государственные гранты порой балансируют на грани фольклоризациии. Сохранять смысл промыслов помогает метод «архео-диза» — работа с глубинной функцией предмета. Так кубачинский кинжал «камса» возвращён из сувенирной зоны в раздел кухонной гастро-эногастрономии: лезвие формата «берд»-25 см идеально для разделки баранины, возрождая старый кулинарный ритуал «шукбил».

Каждый орнамент, каждая вдавленная бусина ракушки хранит в себе топонимику и хронику отношений. Лишь терпеливый взгляд способен считать этот код и вписать его в будущий ландшафт. Я продолжаю переписывать медь, шерсть и камень в академический язык, чтобы шёпот укромных гор слышался дальше федеральных трасс.