Храм Соломона, возведённый в середине X века до н. э. на хребте Мориа, представил подлинный акрополь веры и государственности Древнего Израиля. Его каменные каркасные стены, облицованные ливанским кедром, служили пунктом сборки племён, до того разрозненных войнами и неписаными обычаями.

Проект разрабатывали с опорой на древневосточную традицию храмового комплекса — египетские пилоны, финикийские мастабы, а внутри — планировка, именуемая триптихальным святилищным коридором: Улам, Хейхал, Девир. Такие термины, слегка архаичные, подчёркивают синтез формаций.

Археологическая перспектива

Прямой стратиграфический пласт, связанный с Соломоновым храмом, давно пережит катастрофами VI века до н. э. и поздней античности, а вслед за тем засыпан слоем умшлагового щебня во времена Ирода. Запрет на раскопки внутри аль-Харам аш-Шарифа усиливает загадку: исследователь вынужден работать с косвенными следами — кордегардийными шовами в кладке Опеллион, керамикой уровня Iron IIA, изменением хлоридного профиля известняковой плиты под сектором Мусалла Марвани.

Даже такие фрагменты, на первый взгляд скромные, освещают инженерный гений строителей: гидротехническая сеть гиват-ха-майим включала сифонные каналы, а известняк местной формации Мелеки подавался на площадку по слипперному спуску. Термин «тавлин» у первоисточников обрисовывает смоляное замазочное соединение, препятствовавшее капиллярному подъёму влаги — подобие нынешней битумной мембраны.

Текстовые источники

Танаах, трактат Мелким, позднее пересказанный Иосифом Флавием, предлагает метраж и материалы почти с бухгалтерской точностью. Условный объём святилища — шестьдесят локтей в длину, двадцать в ширину, тридцать в высоту, локоть «амет» равнялся 52,5 см. Соотношение, повторяющее пропорции золоторезной секции, привело античных архитекторов к понятию «секрет храма» — идеальной гармонии 3:1:2.

Внутреннее убранство включало кедер (инкрустацию кедром), периодический орнамент «помегранат», а в центре — «арен ха-брит» — ковчег договора. Этот образ позднее трансформировался в символ прямого присутствия Шехины, что породило термин «пневматофания» — явленная божественность в облачном столпе.

Культурное эхо

Утрата святилища после вавилонского штурма сформировала феномен «теологии памяти». Я прослеживаю, как через псалмодию и раввинистические тосафот возник своеобразный камертон: каждый новый сакральный дом измерялся мерой Храма Соломона. Базилики византийских провинций, мечеть Купол Скалы, неоготический собор Соломона в Лилле — в их пропорциях угадывается эхо исходного модуля.

Мифопоэтика храма вышла за рамки религиозного опыта. Философы эпохи Ренессанса употребляли термин «тотипотентный космос»: равновесие частей, заложенное в храме, перекочевало в представление о Вселенной как об архитектурном организме. Даже сугубо светские дисциплины — геометрия картезианцев, урбанизм Виттрувианского круга — усвоили эту матрицу.

Соломонов храм продолжает жить в языке: выражения «шера-ха-неэр», «халиль гадоль» перекочевали в синагогальную музыку, аллитерируя с мотивом первохрама, в русле эзотерики встречается редкий термин «меллизма темпли», обозначающий созерцательное вслушивание в метафизический «шум колонн».

Для меня, как для историка, главная ценность комплекса — гуманистический нерв: сооружение превратило локальную святыню в универсальный код, доступный финикийцу, кипру, персу. Такая трансфокация культурного опыта подпитывает лаборатории: одни специалисты проводят лазерное картирование портиков, другие исследуют семантику ктономических метафор.

Тем самым Храм Соломона вышел за рамки одного исторического слоя и превратился в «действующую идею» — перекрёсток для теологов, инженеров, художников. Убеждён: такое взаимодействие ещё долго продлит диалог времён.