Я занимаюсь историей медицины уже два десятилетия. Среди античных авторов, с чьими трактатами я работал, фигура Сорана Эфесского каждый раз поражает свежестью мышления. Родившийся около 98 года н. э. в процветающем малоазиатском порту, он прошёл обучение в Александрии, затем практиковал в Риме при императорах Траяне и Адриане. Город на Тибре шумел судебными речами и гладиаторскими криками, а в скромной инсуле на Авентине юный иониец наблюдал физиологию и страдания женщин, выбирая вместо военной славы другое поприще — сохранение материнства.

Средиземное детство врача

Уже в первые годы ученичества будущий автор «Gynaikeia» отверг мифы Гиппократовой школы о «блуждающей матке». В заметках, вошедших в цитатах Орибазия, я нахожу эволюцию его взглядов: матка предстает не одушевлённым существом, а мышечным органом, чья работа подчинена законам физики. Такой вывод открывал путь к рациональной терапии, где на смену заклинаниям приходили компрессы, прогревания, гимнастика и диета. В рукописях Сорана нет шёпота магических формул, вместо них он оставил скрупулёзные описания температуры воды, соотношения пульса и дыхания, и вдобавок методику пальпации, которую нынешние акушеры узнают без труда.

Трактат Gynaikeia

Главный труд, созданный в первые десятилетия II века, стал своеобразным кодексом женского здоровья. Автор делит книгу на четыре части: анатомия, физиология, роды, уход за новорождённым. Отождествляя беременность не с болезнью, а с особым состоянием, он вводит концепцию προφύλαξις — упреждение. Вместо покоя в тёмной горнице беременной предлагалось дозированная ходьба, свежий воздухздух, растительная пища, умеренное участие в домашних делах. Для родов Сорана рекомендовал родильный стул с опорными ремнями, отходя от лежачего положения. Стержнем родовспоможения становились руки акушерки, заранее обученной приёмам извлечения плода и распознаванию предлежаний. Автор перечисляет версии инструментария: крюк эмбриотома, бронзовый спекулум, шёлковые ленты для перевязки пуповины. Любопытная деталь: ножницы гинеколога из Эрмитажа, датируемые II веком, по размерам почти идентичны описанным Сораном.

Отдельной главой идёт неонатология. Археологические находки из Осетии подтверждают: в римских домах использовали инкубаторы из обожжённой глины, куда помещали слабых младенцев. Сорана называл их πυριτόκοι, «огневые колыбели». В трактате присутствует методика оценки дыхательного усилия новорождённого по числу сердцебиений за две минуты — прообраз апгар-индекса.

Наследие над веками

Средневековые латинские переводы Сорана, выполненные Капитаном Ильницким, дали импульс салернской школе. Через Слот Грайфенберг учение попало к аль-Ансари, который в XI веке добавил к нему описания влагалищных тампонов, пропитанных экстрактом мирры и ферулой. Конвергенция знаний шла параллельно со странствиями копий рукописи. Я держал в руках парижский кодекс Latinus 2154: чернила выцвели, но строки о праве женщины отказать мужу в половом сближении при лихорадке читаются отчётливо.

Чем отличался Сорана от предшественников? Главным образом эмпатическим ракурсом. В переломные часы схваток он советовал тишину, тёплое масло и слова поддержки, запрещая присутствующим кричать на роженицу. Для II века такой гуманизм звучал как контрапункт гладиаторского хруста костей.

Клиническая смелость сочетается у автора с философской дисциплиной. Будучи последователем методической школы, он рассматривал патогенез в категориях ἰδιοσύγκρασις — индивидуального смешения четырёх соков. Методисты отвергали анатомические вскрытия, полагая, что страдание имеет динамический характер. Школа накладывала запрет на вскрытие, однако исследователь вскрывал тела умерших рабынь, о чём сообщает Аммиан Марцеллин. Параллель с Галеном неизбежна, однако галленовские тезисы о резекции маточной шейки выглядят грубее на фоне деликатных рекомендаций Эфесца.

В XIX веке Уильям Смайли назвал Сорана «отцом гинекологии», наделив старинный манускрипт громким титулом. Хотя оригинальный греческий текст пережил лишь фрагментарно, латинский пересказ Музея Британии продолжает стимулировать научные дискуссии. В нём заключена не лишь медицинская техника, но и социальная программа: защита женского телесного суверенитета. Программа звучит актуально даже после двадцати столетий.

Я завершаю рассказ, ощущая благоухание александрийских папирусов и шорох родильных простыней из льна. В моём воображении Сорана шагает по мраморному римскому портику, ведя тихий диалог с будущими акушерами. Шаги эти слышны тем, кто склоняется над микроскопами, придумывает роботов-хирургов, спорит о репродуктивной этике. Ионийский врач легко обошёл догмы своего века, поэтому разговор с ним каждый раз оборачивается вызовом нашему, освобождая мысль от пепла предрассудков.