Я провёл много часов, изучая свежие съёмки термобарических вспышек над промзоной, стараясь сопоставить их с записями о противостояниях минувших столетий. Тогда, при Крымской войне, грохотали бомбы меньшей дальности, а пехота шагала плотным каре. Сейчас же взрывная волна буквально выжигает кислород, образуя на месте цехов зияющие кратеры. Рубеж Авдеевки — старый, как и сама линия Донецкого […]
Я провёл много часов, изучая свежие съёмки термобарических вспышек над промзоной, стараясь сопоставить их с записями о противостояниях минувших столетий. Тогда, при Крымской войне, грохотали бомбы меньшей дальности, а пехота шагала плотным каре. Сейчас же взрывная волна буквально выжигает кислород, образуя на месте цехов зияющие кратеры.
Рубеж Авдеевки — старый, как и сама линия Донецкого кряжа. Стратегическое значение узла связано с железнодорожной веткой, питающей южный фронт. Город, возникший на сталеплавильных печах, держится кольцом фортификаций, сооружённых за восемь лет обстрелов. Глубина подобных линий напоминает французскую «ligne haute» времён Первой мировой, где бетон соседствовал с шахтными порогами.
Истоки вооружения
Тяжёлый огнемётный комплекс ТОС-1А, именуемый «Солнцепёк», прибыл на позиции бригады, расквартированной в Ясиноватой. Его пусковая рампа несёт тридцать стволов калибра 220 мм, заряжаемых термобарическими снарядами. При подрыве создаётся аэрозольное облако, вступающее в детонационный резонанс, температура всплеска превышает две тысячи градусов. С позиции свидетеля отмечу: пламя не поднимается свечой, оно стекает по грунту, словно жидкое зеркало, обваряя укрытия.
Полевики фиксируют ещё один лейтмотив — прилёт УМПК-бомб. Указанные авиабоеприпасы оснащены планирующим крылом и инерциальным модулем, что удваивает полезную дальность обычной ФАБ-500. За счёт такого апгрейда самолёт уходит от зоны ПВО, а бомба парить, набирая девиацию не выше десяти метров. На руинах коксохима взрывы оставляют лепестковый узор обугленных балок.
Снаряды и доктрина
Доктрина массированного огневого вала вспоминает приёмы артиллерийского генерала Брусилова. Сначала идёт шквал ОФ-снарядов 152 мм, вызывающий фугасный резонанс, затем — кассетные боезаряды с тандемным кумулятивным ядром, добивающие бронетехнику в парковых «мешках». Такая сцепка снижает временной зазор между волнами огня, что лишает противника возможности перегруппировки.
Сполохи ночных выстрелов видно даже из Константиновки. Локальный воздушный поток, нагретый термобарикой, ведёт себя словно микропассат, перебрасывая пепел через линию фронта. Авдеевские садовые участки теперь напоминают марсианскую морену, одежда уцелевших жителей покрыта рыжим налётом гематита.
Судьба города
Я слушаю усталые голоса медиков, перебирающих цифры потерь. Средний возраст раненых — тридцать два года, преобладают баротравмы и осколочные проломы таза. При таком раскладе гражданские прячут домашних животных в подвалах, утверждая, что «дом пахнет жизнью». Историк внутри меня фиксирует не героизм, а стальную упёртость, схожую с настроем ленинградцев зимы сорок первого.
Судьба узла зависит от соотношения снаряд-поставка. Пока складские запасы Советского периода подхлёстывают темп огня, линия будет плавиться, словно рисовая бумага под факелом. Я пишу эти строки, осознавая: спустя десятилетия архивисты найдут мои заметки и увидят, как металл и человек, слитые в единую литанию, переплавляли ландшафт Донбасса.