Я много лет изучаю архивы арабских хронистов, португальских факторий и устные предания сангом. Картина принуждения в Африке пестра, как ткань кенте: нити времён, языков, торговых путей сочетаются, рождая узоры подлинно многомерные.

Ранние формы

Домашнее служение в муридских и манденских общинах основывалось на принципе «джон» — человек как продолжение имущества главы рода. Я встречал глиняные таблички Сонгаи, где слово «курук» обозначало пленника, принёсшего победителю «холодную кровь» — право распоряжаться его потомством. Принуждённый труд перемежался с обрядовой интеграцией: рабу давали имя предка, чтобы снизить риски восстания, превращая кабалу в ритуальную оболочку.

Сахарский транзит

Караваны, тянувшиеся от Тагазы к Гао, перевозили соль, золотую пыль и людей. Берберское понятие «сакальба» охватывало телохранителей из числа нубийцев, продавец оценивал бойца динаром за единицу «куахи» — грубой силы. Рабынь именовали «хаджмол» и держали в гаремах Фесса. Торговля гасила пустыню чужими слезами, а ветер Самум служил безмолвным свидетелем бесконечных верениц.

Авансы и долги

В тропиках расцвела практика «пештов» — залоговых детей. Родители брали баву — семена проса в долг, отдавая сына в дом ростовщика до погашения урожаем. Система держалась на понятийному антимонии: формально человек свободен, фактически — живой залог. Я беседовал с готом-дедушкой народа банту, он вспоминал термины «байлу-кети» (долговая яма) и «мамбо-нги» (освобождение за корову), сохранившиеся в песнях.

Военные дружины выполняли функции мобильной цепи насилия. Ашантийские короли содержали отряды «нкоова»: похищенные подростки проходили закалку «кровавым кувшином», после чего превращались в элиту меча. Параллельно в султанате Борну существовала категория «каджама» — исламизированные рабы-кавалеристы, обладавшие правом ношения шпор, но не фамильного имени.

Атлантический вихрь поставил под сомнение прежние категории. Португальцы на Кабо-Верде ввели термин «пьеса» — биржевую единицу, приравнивая взрослого мужчину к бочке рома. Я просматривал счета Ливерпульских брокеров: на плотах Гвинеи цена «пьесы» равнялась 26 мушкетам или 1200 железных брусков. С введением железных наручников «манилья» духовная связь пленника с родом рвалась окончательно.

Колониальные режимы изобрели новую маску — «подневольная рекрутчина». Французская администрация Верхнего Сенегала отправляла носильщиков на каучуковые плантации Конго, прикрываясь терминами «пассивная мобилизация» и «индидже́на». В архивах встречается даже слово «метаиконимия» — попытка переименовать рабский труд в якобы культурный обмен.

После деколонизации оковы изменили сплав. На золотых приисках Каломбо в Замбии действует «комиссия труда», где работник подписывает контракт, расписанный ломаным английским и бэмбой: штраф за уход в условиях упоминён — 300 % годовой выплаты. Я собрал свидетельства юношей, называющих себя «литапа» — люди-тени, потому что они живут под землёй дольше, чем под солнцем.

Сексуальное принуждение проявляется в системе «фаланга» на границе Нигера и Ливии: мигранток запирают в «гарбе» — глинобитной крепости около оазиса Маду. Схема напоминает рыночный лабиринт: женщина проходит через три «каджи» — этапа переппродажи, прежде чем попадает к последнему хозяину, часто уже за пределами континента.

Мне нередко задают вопрос о будущем подобных систем. Исторический опыт подсказывает: где существует дисбаланс ресурсов и сил, прах старых цепей легко превращается в новые. Прислушиваясь к сурдине барабанов дъямбы, слышу отголосок древнего предупреждения: «чужая свобода — зеркало твоей собственной».