Когда на границах Советского Союза пылали очаги гражданской войны в Китае, Синьцзян напоминал буфер из песка, где ветер истории стирал прежние линии влияния. Московские архивы хранят доклад, в котором фигурирует предложение превратить край в Синьцзянскую Советскую Социалистическую Республику. Инициатива так и осталась черновиком. Причины — сочетание дипломатической арифметики, региональной этнополитики и хрупкой логистики.

Этнополитический узел

Уйгурское большинство региона переживало период наций строения. На фоне распада маньчжурской иерархии в двадцатые годы зародилась идея Туркестана-иирена — объединённого тюркского пространства. Эта ирредента (программа присоединения родственных территорий) конфликтовала с московской моделью федерализации. Кремль допускал культурную автономию, но опасался пантюркского дрейфа, способного задеть Каракалпакию и Казахскую степь. В Ташкенте базировалось Управление по делам граждан восточных национальностей: аппарат инспектировал школы, типографии, медресе, пытаясь предотвратить распространение религиозных сетей через Синьцзян обратно в советскую Среднюю Азию.

Изнутри региона сценарий федерализации поддерживал «Триёхчатный комитет» Исы Юсуфа. Этот орган рассчитывал на экономическую помощь и статус республики по аналогу Киргизии. При выработке тезисов комитета использовался термин «худжат-наме» — юридическое повествование, принятое в ханбали-фиқхе. Уйгурские лидеры искали легитимацию через исламскую юриспруденцию, тогда как советские кураторы продвигали секулярный дискурс. Идеологический люфт оказался слишком широким.

Граница и геополитика

После пакта о нейтралитете 1941 года руководитель НКИД Молотов получил из Чунцина меморандум Ло Чжуна с пунктом: «Синьцзян-шафир — окно Гоминьдана к западу». Термин «шафир» — заимствование из персидского делопроизводства, означающее проход. Чан Кайши понимал, что потеря контроля над регионом откроет путём для Красной армии к Ланьчжоу. Нанкин усилил гарнизоны в Урумчи, велел выправить банкирские патенты для снабжения серебром, купленным у американских дилеров. В ответ Москва придерживалась принципа «дипломатической анабиозы»: признавая суверенитет Китая, поддерживала контакты с местными полевыми командирами через консульство в Кульдже.

После Тегеранской конференции Сталин получил более ёмкий внешнеполитический портфель. Инкорпорация Синьцзяна могла спровоцировать Лондона и Вашингтона, опасавшихся передела азиатских сфер. Через МИД прошла шифрограмма «Номер 1214-б»: «В случае аннексии Синьцзяна английское присутствие в Кашмире станет претекстом к ответным действиям». Кремль выбрал сценарий «протекторат низкой видимости» — инструменты влияния без формального вхождения в Союз.

Игра разведок

В сороковые регион превратился в полигон. С одной стороны работало управление «Искра» НКГБ: его агенты обучали отряды гоминьдановского генерала Шена Шицая, одновременно снабжая уйгурских ополченцев. Такой дуализм обеспечивал контролируемую турбулентность, но исключал ясное государственное оформление. Американский ОСС (будущий ЦРУ) держал станцию «Обоз-ΙΙ» в Кашгаре, где фиксировались транспортные потоки опия и вольфрамовой руды. На стыке интересов разведок формировалась невидимая матрица, при которой официальная аннексия стала бы экономически рискованной: пришлось бы брать на баланс регион без надёжной инфраструктуры.

Экономическая подкладка

Синьцзян — пространство удалённых оазисов. Каракорумское шоссе ещё не пробито, Турксиб подходит лишь к Джунгарским воротам. Доставка зерна из Семиречья занимала четыре недели, вьюки теряли до трети веса из-за испарения. ГУГМС (Главное управление материально-транспортного снабжения) подсчитало: интеграция потребует семи дивизионов автоколонн и прокладки 430 км ЛЭП через пустыню Такла-Макан. Для сравнения: строительство аналогичной линии Актогай—Джаркент поглотило 52 млн руб. золотом. Сфинктер логистики оставался сжатым, поэтому Москва предпочла вложить средства в Братскую ГЭС, а не в песок Синьцзяна.

Международно-правовое поле

Каротажные принципы Версальской системы устанавливали жёсткие рамки для изменения границ победителями ещё не завершённой Тихоокеанской войны. Любое включение территории требовало нот, протоколов, согласования в Союзной контрольной комиссии. Белорусское, Украинское, Литовское прецеденты базировались на инкорпорации бывших владений РИ. В случае Синьцзяна юридическая сукцессия отсутствовала. Профессор Тарле в записке для Наркомюста упоминал термин «акнгария» — односторонний захват имущества в чужой юрисдикции, чем юристы Гоминьдана грозили в Международном суде. Для Москвы открывался риск запустить цепочку исков к далекой Петроградской конфискации 1918 года.

Внутри советская дискуссия

На страницах «Большой Советской Энциклопедии» 1947 года готовилась статья «Синьцзян-ССР». Верстка дошла до корректуры, но Главлит изъял сигнальные листы. Доводы пленума ЦК: идеологический набор республик хватал двадцати национальных площадок, дополнительный субъект осложнил бы баланс союзных голосов, а следовательно — распределение фондов Госплана. Справочно-статистические тома привели бы к пересчёту макрорегиональных коэффициентов, пересмотр пришлось бы фиксировать в квартал.

Влияние Мао

Летом 1949 года, когда НОАК вышла к Или, Сталин уже вел переговоры о новом договоре дружбы с Пекином. Синьцзян превратился в разменную карту: Москва подчёркивала лояльность КНР взамен на концессии в Маньчжурии и добыче редкоземельных металлов. Мао сделал жесткую оговорку: идеологическая автаркия Китая предполагает закрытие любой советской ирреденты. Этот пункт вошёл в протокол «Танцзян-17» и вскоре Синьцзян получил статус автономного района КНР, что юридически заблокировало сценарий союзной республики.

Гипотетическая Синьцзянская СССР уперлась в пять главных барьеров: несовпадение национальных проектов, опасения пан-тюркского эффекта, риск англо-американского демарша, критическая транспортная изоляция и последующий договор с Мао. Линия на карте осталась пунктиром, а вместо армянского карманного ножа дипломат использовал переплет международных норм.

Таким образом синьцзянский вопрос завершил путь от красных набросков к статусу зоны ограниченного влияния, где Кремль маневрировал через кульджинские консульские сети, а локальные элиты балансировали между мечетью, штабом и гоминьдановским казначейством. Федеративный лифтанул, но кабина не закрепилась на этаже СССР.