Портрет Александра II давно висел в читальном зале Российского государственного исторического архива. Ещё студентом я всматривался в черты монарха, зная, что каждое крошечное пятно на холсте сродни пороховому пятну на мостовой Невского проспекта. Император вступил на трон героем Крымской войны, покинул мир кровавым силуэтом на Екатерининском канале. Между этими точками пролегла череда одиннадцати покушений, ставшая […]
Портрет Александра II давно висел в читальном зале Российского государственного исторического архива. Ещё студентом я всматривался в черты монарха, зная, что каждое крошечное пятно на холсте сродни пороховому пятну на мостовой Невского проспекта. Император вступил на трон героем Крымской войны, покинул мир кровавым силуэтом на Екатерининском канале. Между этими точками пролегла череда одиннадцати покушений, ставшая предметом моего профессионального увлечения.
Воронка политического радикализма в России второй половины XIX столетия расширялась стремительней суздальских колоколен. Ограниченность легальных механизмов протеста вытолкнула интеллигенцию в подполье, где смешивались нитроглицерин, романтика Бакунина и чувство исторического безвыхода. Император оказался движущей мишенью замыслов, чей спектр простирался от дуэльного выстрела до научно рассчитанного взрыва.
Динамика угроз
14 апреля 1866 года у Летнего сада стрелял Дмитрий Каракозов, уроженец усадебного дворянства, увлечённый прокламациями «Адова кабака». Пистолет марки Lefaucheux дал осечку, поскольку стрелок держал его откинутой назад, а капсюль не зацепил ударник под нужным углом. Случайный крестьянин Осип Комиссаров отбил руку заговорщика. Событие породило знаменитый спасительный миф, но для меня ценно другое: после допроса Каракозов признался, что искал не славы, а «разрушения одряхлевшего порядка».
Следующий раунд состоялся 6 июня 1867 года в Париже. Польский эмигрант Антон Березовский спрятал маленький револьвер «Пеппер-бокс» под полой редингота, поджидая кортеж на вокзале Гренель. Французский драгун ударил ссаблей по рукам и сбил прицел: пуля ушла в лошадь. Любопытный факт из судебного протокола: Березовский пытался изготовить «парниковый пистолет» с глушителем из медной трубки, но времени не хватило.
2 апреля 1879 года возле Александровского сада выстрелил бывший учитель Александр Соловьёв. Пять выстрелов из револьвера «Смит-&,-Вессон» описали спираль Эрстеда вокруг монарха, однако рука стрелка дрожала после ночной дозы конпотира — дешёвого опиата. Граф Адлерберг, стоявший сбоку, перепутал будочник с заговорщиком и задержал не того, настоящего преступника скрутили семёновцы.
Той же осенью организация «Народная воля» перешла к взрывным устройствам. 19 ноября 1879 года группа под руководством Андрея Желябова заложила под рельсы участка Москва—Курск кессоны с пироксилином. Филигранный взрыватель Барлие ориентировался на изменение электрического сопротивления при наезде локомотива. Поезд императора задержался, а подрыв уничтожил два багажных вагона почтового состава.
1 декабря того же года аналогичная закладка появилась на одесском ответвлении Харьковской линии. Николай Саблин, игравший роль кондуктора, проверял минутное стрелочное окно колебанием компаса: пороховая «черепаха» должна была взмыть в небо при смещении иглы. Кортеж с императором прошёл обходным путём через Елисаветград, мины заржавели под снегом.
Инженерия террора
9 февраля 1880 года разнорабочий петербургского Общества мельниц Степан Халтурин оставил на Вахтовой лестнице двухпудовую шашку динамита, упакованную в ящик из липовой доски. Снаряд рванул в момент, когда император задержался на несколько минут у ридикюля супруги. Фреска Брюллова над столовой осыпалась, погибли офицеры караула, Александр II вышел из облака кирпичной пыли почти невредим.
Летом 1880 года заговорщик Лев Бобохов дежурил у Ливадийского дворца с обрезом «Бердана». Схему прохода монарха он чертил на обёртке от сицилийского лимона. Эскиз сохранился в архиве III отделения: косая пунктирная линия охраны неожиданно сходится к альтанке, где планировалось исполнение приговора. Попытка сорвалась, потому что охрана сменила маршрут.
Осенним вечером 26 ноября 1880 года Софья Перовская разместила под брусчаткой Малой Садовой улицы латунные цилиндры с пироксилином. Химический предохранитель Демидова предусматривал замедление на семь секунд, давая исполнителю время выйти из зоны поражения. Сирена дворцовых ворот объявила заседание Совета министров, и кортеж свернул на Большую Морскую, так и не подойдя к залегшей смертоносной «подкове».
1 марта 1881 года (13 марта по новому стилю) у Екатерининского канала вышел на проезжую часть Николай Рысаков, студент-математик с лицом, продуваемым ветром, как вирга на барометре. Он метнул бомбу, набитую бертолетовой солью и мелкими гвоздями. Взрыв распорол бричку конного жандарма, кортеж продолжил движение. Император настоял на осмотре раненых, решив остановить сани.
Этим решением воспользовался Игнатий Гриневицкий. Он стоял неподвижно, держа шар-фугас на уровне коленей, что гарантировало максимальное осколочное веерение. Когда император подошёл вплотную, конус огня перечеркнул воздух, словно яркая сигнальная каравелла. Царь упал, прижимая разорванное в клочья пальто, тот же снаряд ссмертельно ранил самого исполнителя.
Чуть дальше у решётки Михайловского здания стоял Тимофей Михайлов с запасным снарядом. После оглушительного взрыва он опустил руку: цель обрела безжизненную неподвижность, а облака сиреневой кирпичной пыли медленно оседали, как песок в полирующей шкурке. На допросе Михайлов пояснил, что намеревался бросить бомбу в карету охраны, если бы император скрылся.
Линия крови прервана
Одиннадцать эпизодов рисуют синусоиду насилия, наслаиваясь на реформаторскую повестку Александра II. Каждый заговор служил лакмусовой бумагой состояния государства: от одиночного выстрела до сложнейшей пиротехнической катавасии с расчётом сопротивления меди. Изучая протоколы III отделения, я замечаю рост компетенций как террористов, так и контрразведки: капкан и мышь эволюционировали синхронно. Однако хроника убеждает в вечной слабости бронзового колосса перед решимостью человека, вооружённого идеей, спаянной с азотной кислотой.
Свобода, на которую опиралась Великая реформа 1861 года, так и не родила устойчивый канал для социальных энергий, они прорвались взрывами. Мозаика покушений — картограмма политического давления, при превышении которого законы неизвестно кого теряют силу. В этом грозном зеркале видны черты всякой эпохи, где действуют субъекты истории, а не абстрактные формулы.