Обращаясь к рукописям Инквизиции 1633 г., вижу, что центральным пунктом обвинения Галилео Галилея выступало нарушение личного запрета кардинала Беллармино 1616 г. Документ предписывал учёному не продвигать гелиоцентрическую схему как физическую истинность. Подпись имеется, почерк заседателя подтверждён графологический. При составлении протокола коллегия опиралась именно на указанный проступок, а не на саму астрономическую модель. Фон процесса Перед […]
Обращаясь к рукописям Инквизиции 1633 г., вижу, что центральным пунктом обвинения Галилео Галилея выступало нарушение личного запрета кардинала Беллармино 1616 г. Документ предписывал учёному не продвигать гелиоцентрическую схему как физическую истинность. Подпись имеется, почерк заседателя подтверждён графологический. При составлении протокола коллегия опиралась именно на указанный проступок, а не на саму астрономическую модель.
Фон процесса
Перед изданием «Диалога» Галилей направил рукопись в цензурную комиссию. Пьетро Дини одобрил текст при условии, что автор представит гелиоцентризм как вычислительную гипотезу, пригодную для навигации. После публикации папа Урбан VIII просмотрел страницы, где собственные слова понтифика оказались вложены в уста персонажа Симпличио. Такая деталь превратила научный диспут в личное оскорбление. Совокупность неуважения к верховной власти и нарушение цензурных условий оформила обвинение.
Богословский узел
Инквизиторы ссылались на декрет Тридентского собора о толковании Писания. Согласно актам, утверждение о движении Земли трактовалось как exegetica propositio — богословское суждение, затрагивающее священный текст. Для перехода гипотезы в ранг истины требовалось одобрение библейских комментариев Папского университета. Галилей опирался на метод accommodatio — интерпретацию, где слово «стояло» означало «выглядело статичным». Коллегия посчитала подобную экзегетику самовольной, а сам переход учёного из диалога астрономов в область писанного откровения — недопустимым.
Политический контекст
В год суда Европа пылала Тридцатилетней войной. Урбан VIII усиливал давление на тосканского герцога, стремясь уравновесить французские и испанские интересы. Демонстративное послушание известного математика служило сигналом о крепости папского авторитета. Галилей, свободный в обращениях, однако связанный клятвой послушания ордена святого Доминика, не вписался в требуемую символику. Суд признал его виновным в obstinatio — упорстве в запрещённом тезисе, а приговор lenientia — снисхождение — ограничил наказание публичным отречением и домашним содержанием.
Приговор ясно показывает: Инквизиция карала не космологию, а неподчинение установленному порядку плюс косвенное унижение понтифика. В кружках математиков Тосканы осознавали удобство схемы Коперника для расчётов. Однако превращение вычислительного удобства в признание физической истины требовало переосмысления богословских постулатов, что угрожало единству веры во время войны. Галилей переоценил пространство манёвра. Судебный вердикт очертил пределы, которые Церковь хранила неприкосновенными.