Впервые столкнулся с дощечками Фёдора Изенбека ещё в аспирантуре. Из репродукций глядела смесь старославянских букв, странных трёхточий, латинизированных значков. Палеографический профиль рукописи подпирал легенду о древнем источнике, однако внутренняя хронология текста небезупречна: в одном абзаце «славяне» борются с готами, в соседнем — уже упоминают гуннский когорт. Такое скольжение времён навевает сомнение.

Истоки рукописи

Создатель фотокопий Юрий Миролюбов клялся, будто переписывал оригинал под балконным светильником парижской мансарды. Оригинальные дощечки впоследствии исчезли, превратившись в своеобразный «ганимедов след» ─ трудноуловимый, соблазнительный и пустой. Отсутствие подлинника лишает экспертов возможности физической датировки: ни дендрохронологии, ни радиоуглеродного анализа. Отсюда первый терминологический камень: археография-in absentia.

Аргументы сторон

Сторонники подлинности упирают в архаичные формы глагольных окончаний. Однако орфография разбросана, будто горсть зёрен на мольберте: рядом с буквой «i» вспыхивает «ѣ», а через строчку выныривает «w». Подобный синкретизм на рубеже IX столетия выглядел бы как хронотавт — путешественник сквозь письменные нормы. Лингвист Александр Зализняк указал на анахронизмы: звук «ф», редчайший в праславянском лексиконе, встречается чаще, чем в византийских хрониках. В тексте присутствует слово «библиотека», греческий кальк поздней античности — ещё один маркер культурного шага, не соответствующего предполагаемой дате.

Оппоненты указывают на возможную (заменяем «возможную») роль Миролюбова как единственного переписчика. Здесь фигурирует термин «псевдоэтноним»: автор вводит названия племён, которых археология не фиксирует. Литературоведы уловили стиль «неоязыческого эпоса»: ритмическая проза, гиперболические обращения к «Триглаву» и «Свароге», обильные анафорические цепочки. Это напоминает поэтический камлёж конца XIX века, когда романтизированная древность украшала журнальные страницы.

Моё заключение

Фактологическая сверка поставила меня перед лакуной: материального объекта нет, текстологическая матрица блуждает между эпохами. Лингвистический «гамматический аналект» — набор знаков, не вписывающихся в известные грамматические модели — указывает на компиляцию. Научная prudencia требует считать «Велесову книгу» искусным литературным экспериментом начала ХХ столетия. Тем не менее феномен привёл к всплеску интереса к дохристианской культуре, подарил историографии пример того, как легко миф маскируется под документ. Моя позиция: источник ценен не фактами, а отражением интеллектуального климата эмиграции, где тоска по утраченной земле искала рукотворное письменное «донорационе».