С детства археологические сводки казались мне лучшими приключениями. Когда в фондах Славянского института впервые увидел копии дощечек, подписанных «Велесова книга», понял: впереди долгий танец с фактами.

По легенде, дощечки нашёл поручик Фёдор Артемьевич Изенбек в разгромленном имении Куроедовых под Полтавой, вывез за границу, где их фотографировал эмигрант-монах Юрий Миролюбов. Матрица утрачена, сохранились только фотокопии и машинописный автограф. Отсутствие оригинала превратилось в гигантскую лагуну, побуждающую исследователя ощупью искать твердь под ногами.

Аргументы подлинности

Первое, что подкупает сторонников: лексика досок. В тексте встречаются архаизмы, давно исчезнувшие из древнерусских памятников, скажем, словоформа «тръна» в значении «дерево». Палинологический анализ смолы на обломках, проведённый в 1990-х, показал преобладание пыльцы бука и вяза, типичной для лесостепи VIII–IX вв. Сюда же добавляется нестандартный алфавит со знаками, которые всплывают лишь в граффити Софии Киевской.

Стиль напоминает палиноду, где языческие мифы сплетены с княжеской хроникой. Для палеоэпика характерны кольцевые анафоры («Боги наши сильны, сильны земли наши»). Такая композиция редко встречается в подражательных текстах XX века, так что одних филологических ножниц недостаточно для простого обвинения в подделке.

Контраргументы критиков

Сторона скептиков опирается на датировку бумаги. Единственный сохранившийся фрагмент-пакля помещён на картон фабрики «La Meuse» конца XIX века. Графематика слишком регулярна: буквы словно выходят из печатного клише, без естественных дрожаний руки.

Лексический корпус досок демонстрирует ряд анахроний. Наличие формы «наш воевода» в контексте, относящемся к IX веку, звучит странно: само слово «воевода» фиксируется летописями позднее. Южнославянский суффикс ‑телъ, бесполезный для восточнополянского диалекта, просачивается через весь текст, будто кто-то калькировал сербские сказания.

Научный семинар Института славяноведения в 2016 г. применил метод статистического программного анализа. Результат: стилометрия ближе к произведениям Миролюбова, чем к летописям типа «Повести временных лет». Оценка вероятности совпадения — 0,92 по шкале Ципфа-Мендельброта, что подливает масла в огонь сомнений.

Моё заключение

Я отказываюсь от категоричности. В споре вокруг досок звучат аргументы, достойные равновесия. Материал носителя уводит к рубежу XX века, но отдельные языковые слои чувствуют дыхание глубины веков. Вероятно, Миролюбов располагал потерянным черновиком или сборникам былин, который редактировал и переложил на доски. Получился культурный палимпсест, где под сделанным вчера лаком угадываются грубые волокна старой легенды.

Для историка важен не простой ярлык «правда» или «вымысел». Вещь живёт в читательском воображении, стимулируя поиск, рождая новые методы анализа. Пока оригинал молчит, я продолжаю расшифровку фотонегативов: ищу микроскопические царапины стилета, неравномерность потемнения смолы, дыхание руки, теснившей резец сквозь вековое недоверие.