Я обращаюсь к опыту 1921-1928 годов, когда Советская Россия разрешила ограниченный обмен, частную инициативу и денежный оборот, чтобы выйти из экономического штопора военного коммунизма. Новая экономическая политика (НЭП) выглядела как вынужденное расхождение с догмой, но, по сути, сохранила стратегическую цель – построение социализма через передышку. Контекст подъёма Разорение гражданской войны засорило транспортную сеть, вывело из […]
Я обращаюсь к опыту 1921-1928 годов, когда Советская Россия разрешила ограниченный обмен, частную инициативу и денежный оборот, чтобы выйти из экономического штопора военного коммунизма. Новая экономическая политика (НЭП) выглядела как вынужденное расхождение с догмой, но, по сути, сохранила стратегическую цель – построение социализма через передышку.
Контекст подъёма
Разорение гражданской войны засорило транспортную сеть, вывело из строя заводы, обескровило деревню. Продразвёрстка вызывала пассивное сопротивление, а иногда вооружённые «зелёные» выступления. Ленин предложил продналог – фиксированный, сравнительно мягкий изъём хлеба. Торговый поток ожил благодаря артикуляции частного спроса и разрешению кооперации. На политическом поле это сопровождалось резкой кампанией против «рабочей оппозиции» и подавлением восстания в Кронштадте: партия жестко очертила границу допустимых свобод.
Социальный ландшафт
Города увидели фигуру «нэпмана» – мелкого предпринимателя, чья лавка становилась точкой напряжённого притяжения денег. В аграрном секторе крестьянин-«единоличник» снова свободно распоряжался остаточным продуктом, выбирая, на что обменять пуд ржи: на керосин, сапоги или гвозди. Возник тернистый симбиоз между капиталистическими трестами и частниками. Чекисты ввели термин «хищнический элемент», наблюдая за контрабандой и теневой бухгалтерией. Денежная реформа Сокольникова (червонец, обеспеченный золотом) дала устойчивый эквивалент стоимости, что снизило бартерные цепочки длиной в сотни километров. Кинохроника фиксировала очереди у киосков «Моссельпрома», ярмарки с разноцветными плакатами Маяковского и чаепития в клубах, где «муравьёв» идеологического сомнения старались растолочь лекциями о пользе электрификации.
К 1926 году объём промышленного производства сравнялся с довоенным. Сельское хозяйство достигло 75 % уровня 1913-го, при этом средний класс крестьян-середняков усилился. В парторганизациях критики НЭП возникал страх перед «возвратом к капитализму». Дискуссия о хлебозаготовках 1927-го выдвинула Сталина на позицию форсированной индустриализации. К 1928 году «товарищ контрольный пакет» снова зажал рынок в тиски директив, объявив «искоренение кулачества как класса». НЭП завершился, оставив после себя практику хозяйственного расчёта, навыки коммерческого управления и ценный урок: политическая система может использовать рынок, не теряя монополии на власть, но плата за такой контракт – постоянная готовность свернуть его в любую минуту.
